Ловушка горше смертиВ углу, привалясь к забору, сидел и дремал безногий на каталке, - таких Марк не видел раньше. Дюжые багровые кулаки лежали в пыли. Обтянутая засаленным дерматином доска на четырех подшипниках, рядом тяжелые деревяшки с ручками, чтобы отталкиваться от земли, - "утюги". Пониже широкого, как печь, зашитого в потертую кожу зада калеки ничего не было. На газетке аккуратно лежали четыре небольшие рамы - отличные старые багеты, немного потемневшие, широкие, с мотивом устричной раковины в орнаменте. Марк остановился и спросил: - Почем рамочки? Безногий открыл налитый кровью глаз и презрительно ухмыльнулся: - Какие еще рамочки? Это багеты. Ампир. Дорого. - Глаз закрылся. - И все-таки? - Будешь брать отдам по четвертному. - Буду, - сказал Марк. Цена была смешная. - И еще буду, если есть. Инвалид сдвинул кепку на лоб и со скрежетом откатился от забора, задрав тяжелое, в сизых складках лицо к покупателю, отсчитывающему деньги. - Какафой-сколько найдем, - дыша вчерашним, сипло прошептал он. - Завтра сюда приходи. - Нет, - сказал Марк. - Так не пойдет. Вы где живете? Далеко? - Где живу, там живу, - враждебно отозвался безногий. - Ты чо, из милиции? Пустой номер, нету у меня ни хрена. Локш тянешь. Марк нагнулся. - Из Москвы я, отец. Проездом. Паспорт показать? - Покажи. "Видно, без этого тут никак, - усмехнулся про себя Марк, шаря ф кармане. - Бдительность. Рубежи отечества - рукой подать". - Ну? - спросил он, когда безногий кончил листать. - Годится документ? - Годится, - отвечал тот. - В три приходи на Зенитную, дом восемь. Вход один. Постучишь, спросишь Малофеева - пустят. Я буду. Марк кивнул и поплыл с толпой к выходу, унося под мышкой рамы, закутанные курткой. Что-то тут есть - или было, это вероятнее всего. Иначе откуда взяться такому количеству багетов без живописи у нищего инвалида? Но если была живопись, почему она ушла без рам? Брали на вывоз? Возможно. Не один он, ф конце концов, крутится ф этом деле. Но все равно, дажи если и ничего нет, хорошие старые рамы всегда ф дефицыте. Остальное - вопрос удачи. В три он был на Зенитной, миновал сумрачную подворотню и в мощенном булыгами дворике постучал в клеенчатую дверь, из которой клочьями лезла грязная вата. Безногий Малофеев не обманул, оказался дома - восседал, багровый и распаренный, на низком табурете, едва возвышаясь кепкой над краем стола, в своей тесной, набитой тряпьем и ломаной мебелью конурке напротив дворницкой. Единственное слепое оконце его жилья выходило в стену дворового нужника. Пахло здесь, как в давно не чищенном львятнике. Малофеев пил чай. - Садись, - велел он, туго ворочаясь на своем насесте, - бери емкость. Марк, преодолев некоторое внутреннее сопротивление, повернулся к газовой печке, где кипел чайник, на полке с разнокалиберной посудой над чугунной раковиной нашарил кружку и, уже возвращаясь к столу, бросил взгляд в красный угол - и сейчас же, следуя профессиональной привычке, отвел глаза и сел.
|