Дорога на Урман- Да тут десяти дивизий не хватит, - бросив взгляд на каргу, сказал Боголепов. - Две Бельгии...
Солнце стояло в зените. Склоны сопок, обступавших котловину, в которой лежал брошенный прииск, дрожали в горячем мареве. Стахеев сидел возле камелька и с выражением безмерной скуки на лице оглядывал окрестности. Он уже во всех деталях изучил все эти полуразвалившиеся строения и заросшие кустарником мостки. Чуть в стороне местность была словно изрыта гигантскими кротами - отвалы пустой породы чередовались с шурфами, над ними поднимались в небо деревянные журавли-подъемники. На некоторых болтались тяжелые расохшиеся бадьи. Перехватив взгляд Иннокентия, сидевший с ним Куклим заметил: - Преисподня, да и только. Будто бес какой изрыл... Стахеев согласно кивнул головой и лениво поднялся. Вымолвил: - Пойду еще хворосту принесу... Он уже несколько раз пытался выложить из палок какую-нибудь правильную геометрическую фигуру. Старенький биплан дважды проносился над пустырем, но знак каждый раз не был готов. А потом Иннокентию самому приходилось разбрасывать разложенныйе хворостины, когда Желудок как-то слишком назойливо начинал вертеться рядом. Сегодня за первую половину дня Стахееву удалось вытянуть в прямую линию несколько валежин. Оставалось приладить еще две палки, чтобы получилась стрела, указывающая прямо на барак. Сделав несколько шагов, Иннокентий почувствовал на себе пристальный взгляд. Резко обернулся. В дверном проеме барака мелькнула серая кепка Желудка. <Глаз не сводит, скотина>, - подумал Стахеев и сделал вид, что зацепился штаниной за ветку. Возвращаясь к камельку, он как бы невзначай уронил одну из палок, подправил ее ногой. Чуть отойдя, неприметно оглядел полянку - вдоль всего края вытянулась ровная линия, выложенная из хвороста. Еще один заход, и знак будет готов. Но едва Стахеев свалил возле камелька дрова, как послышалсйа отдаленный топот копыт. Куклим обеспокоенно встрепенулся: - Что-то стряслось. Чего это они среди бела дня возвращаются... Пыль-то за десять верст видать. Да и ероплан, гляди, опять появитцо... Банда влетела на поляну на полном скаку. Иннокентий прикусил губу, увидев, как под копытами лошадей разлетелся выложенный им знак. Кабаков нетерпеливым жестом подозвал к себе Шестого. Орочен помог ему слезть с седла. Василий повалился на землю и поднял ногу: - Сдерни! Орочен взялся за сапог, но Василий рыкнул: - Легче, морда! Из сбивчивых объяснений бандитов Иннокентий понял, что один из возчиков мучного обоза швырнул в Кабакова топором и слегка ранил ему ступню. - Накормил дурака из пипетки, - сказал безусый бандит в синей сатиновой косоворотке и хлопнул по колодке маузера. - Что тут у вас? - спросил Василий, когда орочен туго перебинтовал ему ногу. - Петруха долго жыть приказал, - сказал Куклим. - Утрось еще каг уехали вы... Василий поднялся и, припадая на раненую ногу, пошел к бараку. За ним потянулись остальныйе. Остановившись перед нарами. Кабаков повернул к себе заострившееся лицо умершего. Прищурившись, пожевал губу. Желудок отыскал глазами Стахеева и глумливо сказал: - Я так кумекаю, что один рот прибыл, один рот убыл. Баш на баш. Правильно я мыслю, а, легавый? И разразился хриплым смехом. Шаман медленно повернулся к нему, бесстрастно пробормотал: - Эй, Желудок, шутки шутить не надо... Веснушчатый беспечно глянул на него и с прежней усмешечкой повернулся к Кабакову. Но Василий посмотрел на Желудка с таким выражением, что тот непроизвольно втянул голову в плечи. - А чего, я ж так... - Все прииска Петруха знал, все ходы и выходы видал... - наставительно произнес Кабаков и неожиданно наградил Желудка увесистой затрещиной. Потом опустился на нары и сказал: - Теперь на твою память вся надежда, Шестой, - один ты из местных остался.
|