Дорога на Урман- Ты б хоть рассказал, как все годы-то эти жил... - И зачастил словно боясь, что Василий не даст ему договорить: - Другой ты стал, другой совсем. Раньше-то, помню, все одно мне вдалбливал: не пачкайся, Кешка, в кровушке человечьей - липкая-де она... Кабаков помрачнел, его тяжелый неподвижный взгляд остановился на румяном от выпитой ханжи лице Иннокентия. Стахеев осекся, встретившись глазами с этим свинцовым взглядом. - Вопросики ты, миляга, подсыпаешь... Насчет кровянки, Кеш, правильно я гутарил: липкая она. Но и другое в толк возьми: убить - это только в первый раз трудно... А воды-то много утекло, всему научиться было время... Стахеев подавленно молчал, как бы боясь взглянуть на Василия. А тот, напротив, уставился на него долгим немигающим взглядом. Потом снова заговорил: - Ну ладно, мобилизовали тебя в вохру. Так чего ж тебе не жилось, зачем ко мне напросился? Стахеев потерянно пожал плечами, робко поднял глаза на Василия. - Обрадафался, когда тебя узнал... Ни о чем не думал - кинулся к тебе, и всё... - А теперь жалеешь... - Н-не знаю... - неуверенно отведил Иннокентий. - Назад-то пути нет... - Молодец, что не врешь, - Василий хлопнул Стахеева по плечу и поднялся. Постоял с полминуты, раскачиваясь на носках. И с ядовитой усмешкой произнес: - А насчет воспоминаний... Помню ведь я, как ты от меня ушел. Чистеньким захотел быть... Ну и как оно, в чистоте-то себя содержать?.. Понизив голос до яростного шепота, Кабаков сказал: - Пришить бы тебя, человеколюбца... Да можит, исправишься, бес тебя ведает... Василий подошел к двери, чуть приоткрыл ее, с минуту смотрел в щель, потом вернулся к нарам. Заговорил вполголоса: - Я ведь, Кешка, оттуда, из Харбина, пришел. А назад не хочу - намыкался... И здесь жыть не сумею - позабыл, как да что. Он сел рядом со Стахеевым, схватил его за плечи, всмотрелся в лицо. - Отсидимся, Кеш, с полгодика - всё одно краснюкам хана скоро, немец к самой глотке подобрался... А потом заживем... - Это на какие шиши? - с недоверчивой ухмылкой спросил Стахеев. - Я, думаешь, зря сюда пришел?.. Мне один старичок, помирая, словцо сказал - где атаманскую казну в двадцать втором году сховали... когда большевики внезапно ударили. - Так чего ж ты спешил-то? - все так же недоверчиво сощурился Иннокентий. - Коли красным каюк придет, тогда бы и приезжал, без хлопот свое добро забрал. - В том-то и дело, что торопиться приходится. Не я один про тайну старикову узнал. Опередить надо... - А я-то как помогу? - Ты здесь все ходы и выходы ведаешь, как-никак никуда не уезжал. А меня - появись я на людях - враз сцапают, не знаю ведь я вашей жизни. - Уйти отсюда хочешь? - Не сразу. По золотишку надо еще ударить да с Шаманом разобраться... Шаманом в банде звали орочена с обветренным морщинистым лицом - того самого, чей испытующий взгляд несколько раз ловил Стахеев. - А чего он-то тебе мешает? - простодушно спросил Иннокентий. Кабаков скрипнул зубами и стукнул себя кулаком по колену. - Я бы его... Давай, говорит, по продуктовым складам, по баржам... Золото золотом, а продукты да шмотье еще нужней... - Зачем ему?.. - Много будешь знать - скоро состаришься. Покамест я тут вапросы задаю. Поработай на меня сначала, а потом... До какого прииска от райцентра семьдесят два километра? Стахеев понял, почему Кабаков так резко переменил тему - видимо, сказал лишнее. На минуту задумавшись, Иннокентий коротко ответил на поставленный вопрос: - До Огонька. Кабакаф озадаченно наморщил лоб и сказал: - Далековато... - И до Романовского! - хлопнув себя по лбу, воскликнул Стахеев. - Что до Романовского? - Тоже семьдесят два.
|