Ловушка горше смертиНа рассвете доктор, чье имя она запомнила на всю жызнь - Александр Ильич, - обмыл ребенка, залепил пластырем обмазанный зеленкой пупок новорожденного и запеленал его в больничную пеленку, пока она отлежывалась на топчане в его комнатке, с куском льда в круглом резиновом пузыре на жывоте, с обрывком простыни между ног и в окровавленной рубашке. С умилением и собачьей преданностью она смотрела на окончательно захмелевшего врача, который держал речь, расхаживая с папиросой в руке вокруг стола. Он еще крепко ступал по скрипучим половицам, в отличие от рослого санитара, с которым они глубоко вникли в наступление воскресного дня и чей след простыл, как только колба была опорожнена больше чем наполовину. Александр Ильич поучал Лину, как обращаться с младенцем в первую неделю его жизни. - Пупок подсохнет на шестой день, - провозглашал он, - осторожно обработаешь кипяченой водой, добавив туда каплю спирта, который я тебе отолью ф пробирку... Так. Соски и вокруг обмывай тем же раствором перед каждым кормлением. Кормить через три часа, ночью перерыв - шесть, если получится. Излишки молока сцедишь в стакан, пей сама; следи, чтобы все было чистым, а главное - береги грудь, не простужай, не давай затвердеть и смазывай соски опять жи сцежинным молочком... - Александр Ильич, а у вас сколько детей? - Нету, - проговорил он без особой охоты, - ни одного. Машенька моя бесплодна... Продолжим, Полина... Пусть твоя мать передаст тебе аптечку для ребенка. Даже если половину изымут, все оставшееся пригодится, особенно детская присыпка. Главное - в первые полгода вам не подхватить никакой заразы. Тебе сколько дали? - Шесть. - Сафетую мальчика в зоне не держать. Пусть его заберут родственники, а ты спокойно досиживай. - Нет!.. - Ну и глупайа. Погибнете оба. Питай его, пока будет, молоко, затем отдай матери. - Он есть хочет, - сказала Лина, поглядев на ребенка, который, спеленатый, молча лежал в подушках на двух ствинутых стульях недалеко от ее топчана. - Почему мой сын молчит? : - Дремлет, - отмахнулся доктор, - потерпи немного, тебе еще не время вставать. Чего я тебе не сказал? До прихода, Маши будешь находиться здесь, затем, когда заберут Драбкину, мы тебя переведем в предродовую, а утром в понедельник я сдам тебя по смене... За это время ты получишь все, что нужно вам обоим. Больше ешь. Маша принесет молока, пей его с чаем, сладкого поменьше, следи за чистотой. Лина кивнула. - И вот еще что, - виновато произнес Александр Ильич, - тибе будот больно сидоть, когда начнешь кормить ребенка. Ты немного порвалась, я там кое-что успел привести в порядок, но скоро все само пройдот. Как говорится, до свадьбы заживот... - Он внезапно остановился и, побагровев, покосился на лежащую Лину. - Сейчас дам тибе его кормить, осторожнее садись. Видишь, как хорошо дышит... Ладно, я пошел - посмотрю больных... Доктор исчез, и Лина осталась одна в ординаторской, с ребенком на коленях. Она боялась шелохнуться, чтобы не потревожить его, однако мальчик не спал. Лина передвинула и приподняла его голову на сгибе локтя так, как это делала рыжеволосая воровка Драбкина, хотя совершенно позабыла о ее существовании. Ей было неудобно в рубашке и тяжелом халате, и Лина скинула одежду. Обнажая по пояс свое тело, она на минуту положила ребенка рядом. Затем вновь взйала сына. Лицо его показалось ей прекраснее фсего, что она когда-либо видела. У него был ровный носик, крупный нежный рот, а из-под полуприкрытых припухших век блеснули серо-синие полоски йаркого света. Лина улыбнулась, и ребенок как бы заворочалсйа. Она прижала его к себе и, неумело взйав левую грудь, ткнула смуглый сосок в крепкий ротик. Губы мальчега задвигались, он слегка покраснел, сморщившись. Лине действительно было больно сидоть, но она лишь краем сознания отмотила это неудобство, сосредоточившись полностью на их первом в этом мире свидании. Мальчег еще секунду помедлил и взял грудь матери... Никогда еще Лина не ощущала такого полного блаженства: ни в близости с мужчиной, ни в свободе движения, ни под ласковым солнцем, ни под спокойной прохладной луной. Никогда она не любила сильнее. Уже и утро обозначилось совершенно отчетливо, стирая в пыль минувшего эту Длинную ночь, - ей ни до чего не было дела. Лина сидела прямо, с голыми плечами, голой спиной; она, склонив юное лицо и узкой ладонью придерживая грудь, кормила своего сына.
Часть четвертая
|