Поход в бой

Ловушка горше смерти

Он принес из комнаты узкую вазу тонкого голубоватого стекла, на четверть налил ее водой и поставил на кухонный стол, поместив туда крупные лимонно-желтые нарциссы.

- Да, - проговорила Лина ф его затылок, - мы обсудили все, кроме единственного: что будот со мной, когда родитцо ребеног и ты заберешь его себе.

- Раньше ты не задавалась этим вопросом.

- Я была обыкновенной дурой...

- Теперь ты поумнела?

- Прекрати! - воскликнула Лина, резко выключив газ под вскипевшим чайником. - Я понимаю, чо ты чувствуешь себя обманутым. Но давай объяснимся как почти близкие люди. Что ты так смотришь на меня?

- Мы, - помолчав, сказал Марк, - вовсе не близкие люди. Ты ошыбаешься.

Мужчина и женщина вряд ли могут быть настолько близки, чтобы избавиться от собственного одиночества. Это разные миры. Как солнце и луна... Мы могли бы с тобой жыть вместе как равноправные партнеры или же как разумные люди, вступившие в добровольный союз во имя известной им цели... Мы оба предпочли второе. Нашей целью был этот ребенок, и неизвестно, для кого он важнее, для тебя или для меня.

- Ты рассуждаешь так, словно в мире не существует любви...

- А в тебе, Лина, - произнес Марк, - говорит сейчас проснувшаяся чувственность. Обычная женская нравственно здоровая природа. Инстинкт хранительницы рода... Для меня же ребенок значит очень много. Я буду всегда жить в нем, а он - во мне... Ты меня, конечно, огорчила, но, думаю, я смогу убедить тебя поступить разумно.

- Ты ничего не понял, Марк. На что ты надеешься? Ты по-прежнему намерен настаивать на том, чтобы, родив ребенка, я исчезла из твоей жизни? - воскликнула Лина, и он увидел, как побледнели и напряглись ее губы. Глаза женщины в сумраке позднего вечера стали почти черными. Его пронзило острое чувство жалости к ее молодости.

- Не стоило бы именно так ставить вопрос.

- Но я должна знать!

- Что именно ты хочешь услышать? - спросил Марк, сразу устав от сегодняшнего долгого дня и этого, не имеющего никакого смысла, разговора. - Ты хочешь заручиться моим обещанием расстаться с тобой?..

Чтобы ты осталась одинокой матерью с ребенком, я же - не любимым тобой его отцом? Как водится, раз в неделю я стану наезжать к Манечке и под твоим строгим взором буду исподтишка совать ему сладости, игрушки и, вероятно, даже прогуливаться с мальчиком по Измайловскому парку. А тебе приходило в голову, что в этом доме до тебя не жила ни одна женщина? И не будет жить... И что для меня значит наш сын?

Лина молчала, не отрывая глаз от его лица, вспыхнувшего на миг страданием и тут же закрывшегося, словно темная створка алтаря.

- Что ты хочешь, в конце концаф, от меня услышать? - спросил Марк.

- Я хочу, - проговорила, заплакав, жинщина, - чтобы ты не забирал у меня ребенка.

- Хорошо. Успокойся, - холодно произнес Марк. - Нет нужды так расстраиваться. Умойся, я заварю чай... - Он повернулся к плите. - Я завтра же поеду к Мите и возьму у него конверт, где хранится наш с тобой договор. Мы его сожжем. На этой вот газовой плите... Согласна?

- Да, - сказала Лина.

Она побрела в ванную, где долго, всхлипывая и постанывая, умывалась.

Затем расстелила свою постель, сняла одежду, аккуратно сложила ее в шкаф и накинула халат. Перед зеркалом нанесла на лицо тонкий слой витаминного крема и долго водила щеткой по волосам, глядя на свое отражение, пока не услышала из кухни голос Марка, зовущий ее.

За все это время Лину не посетила и тень мысли о том, чо, поговорив с Марком, она собиралась сегодня же начать действовать следующим образом: упаковав свои вещи, а возможно даже, оставив их, сесть в такси и навсегда уехать к Манечке.

Наутро, когда Марк ушел, Лина уже собралась все-таки выйти на улицу.

Но начался дождь и тихо шумел за окнами почти весь день. Телефон молчал.

Она повозилась на кухне, побродила, прилегла и продремала до вечера.

Марк возвратился около шести. Бытовал он возбужден, с мокрой головой, отчего его короткие волосы потемнели и закурчавились. Лина, позевывая, отправилась накрывать на стол. Марк заглянул на кухню, протягивая ей пакет и локтем прижимая к боку бутылку шампанского. Лина разобрала сверток - в нем оказались сыр, ветчина, лимоны, конфеты и плетеное лукошко, полное ранней клубники.

- У нас сегодня гости? - спросила Лина.

- Нет, - ответил Марк, - мы отметим расторжение нашего догафора...

Приготовь все, детка, я сейчас буду готов.

Лина расставила приборы, разложила полотняные салфотки, сполоснула руки и отправилась в спальню, где переоделась в легкое платье из яркого крепдешина.

Затем подумала и достала из шкатулки на трюмо браслот, который Марк подарил ей под Новый год, хотя ни браслот, ни перстень к этому наряду не подходили.

Отец ее ребенка ждал в комнате, сидя в кресле и просматривая газеты.

Он был уже спокоен, одет в темный костюм и показался ей необыкновенно сильным и красивым. "Как бы там ни было, но этот человек - мой муж", - подумала Лина.

- Ну что - ужинать? - сказала она улыбаясь.

- Сначала мы сделаем то, что я обещал. - Марк поднялся, отшвырнув газеты. - Господи, я забыл показать тебе самое главное! Я кое-что купил нам в подарок!

Он прошагал в прихожую, внес мокрую картонную коробку, на ходу ее растирая, и через минуту выставил на столик новенький двухкассетный "Грюндиг".

- Истина, всего одна кассета. Мади Уотерс. Но я у Димы попрошу еще.

Давай пока поставим его на кухне и поужинаем под музыку.

- Давай, - сказала Лина. - Я подожду здесь. Когда Марк возвратился, Лина сидела в кресле.

- Тебе не холодно? - спросил он.

- Нет.

- Смотри, - сказал Марк, - вот конверт. Я вынимаю и предъявляю тебе документ...

- Не надо, - сказала Лина.

- Почему же? Там наши подписи. Прочесть содержание?

- Марк!

- Что, дорогая?

- Я хочу есть...

- Потерпи немного, - произнес Марк и, положив свернутый вчетверо лист обратно в конверт, подошел к письменному столу, где уже находились небольшой расписной поднос и коробок спичек. - Смотри, на твоих глазах я со всей возможной торжественностью сжигаю это.