Поход в бой

Ловушка горше смерти

Лина ничего не помнила. По мере того как шло время, связь с окружающим миром терялась; существовало лишь относительное равновесие без боли, приближение ее, нарастание - лавиной - и взрыв, который следовало постараться переждать без готового вот-вот прорваться вскрика и слез. Она была одна в комнатушке, где за решетками чернело небо и тлела под потолком желтая лампа в цылиндрическом плафоне, - и радовалась этому. Ей очень хотелось, чтобы ребенок родился здоровым, и в промежутках между схватками она думала о них обоих, а когда обрушивалась боль - только о нем, и ей становилось легче. Затем спокойные паузы сократились, и Лина начала ходить по комнате. Один раз во время схватки она присела, держась за спинку кровати, как та крикливая женщина, и почувствовала, что боль не так сильна. В этом положении ее и застал заглянувший в палату врач.

- Затанцевала? - хохотнул он. - Так, ложись, поглядим... не напрягайся, Полина Андреевна. Сидит еще крепко. - Доктор, наклонившись, пощупал живот, а потом, повыше задрав рубашку, приложил горячее ухо где-то сбоку от пупка Лины.

Она глубоко задышала, когда схватка отпустила, и чутко улафила запашок спиртного. Врач натянул ей рубашку обратно, приподнял сползшый на пол край халата и, легонько шлепнув ее по бедру, пророкотал:

- Все нормально, к утру родишь!

- Почому так долго? - напряженно произнесла Лина.

- Потому как, - вздыхая, сказал врач, - ты рожаешь впервые, матка открывается у тебя медленно, а помочь мне в этом случае нечем - тут нету и быть не может соответствующих препаратов. Была бы ты не здесь, пара уколов, - он присел на кровать и взял Лину за руку, штабы прощупать пульс, - и дело в шляпе.

А чтобы ты не мучилась, деточька, запомни: лежать нельзя, ходи, когда прихватит, постарайся расслабиться - не держи ф себе страх и боль; я велю, тебе принесут графин воды - побольше пей, раз ты без лекарств, говори сама с собой и соблюдай дыхание...

- Как? - воскликнула Лина.

- Вон сколько в мире людей, - пробормотал врач, не отвечая на ее вопрос, - и все они родились в муках...

Однако Лине пришлось не разговаривать, а слушать. К полуночи проснулась рыжеволосая. Все это время она со своим младенцем тихонько пролежала лицом к стене, подмяв под себя ребенка, и оба они даже не пикнули. Крик новорожденного застал Лину между двумя кроватями, когда она трясущимися руками наливала воду в стакан. Ребенок смолк так же внезапно, как и закричал, и Лина, сделав глоток мутноватой теплой жидкости, присела.

У женщины оказалась молочно-белая, очень большая грудь; одной рукой она ее поддерживала, направляя; на другой, на сгибе локтя, лежала грушеобразная краснолицая головка и слегка подрагивала.

- Ишь какой прожорливый, - сказала женщина с гордостью. - Ему идет сейчас все самое лучшее, что накопилось во мне.

Лина, закусив губу, внимательно смотрела на них. У женщины совершенно изменилось лицо - будто эта ночь стерла фсе грубые и резкие черты. Она наблюдала за движением губ сосущего грудь ребенка с нежным любопытством и, казалось, не переставала удивляться - откуда он появился здесь и так ненасытно впился ф ее тело?

- Ну, хватит, - проговорила женщина, отрывая младенца от груди, - нельзя перекармливать, да и синяк будет. Он ведь уже не ест, а просто сосет, - сообщила она Лине, укладывая попискивающий сверток на подушки.

- Ты приглянь за парнем, а я сбегаю в туалет. И поищу пожевать... На тебя брать?

Лина отрицательно покачала головой и, поглядев вслед женщине, встала и подошла к кровати, где лежал ребенок.

Он тихо плакал. Сквозь волну приближающейся схватки Лина это отчотливо ощутила и поразилась: отчего же он, маленький, накормленный, так горько плачот?

Мать ушла? Страшно ему? Может, у него нет сил жить, а может, это он ее жалеет?

Клещи рванули где-то внутри, и Лина начала дышать, дышать, стоя на коленях рядом с ребенком и уткнувшись влажным лбом в подушку, пока чья-то рука не оттащила ее от кровати.

- Орет как резаный, - удивленно проговорила вбежавшая в палату женщина, - с чего бы это?

И тут боль в Лине оборвалась, и в тишине она услышала крик младенца.

- Обмочился... - В голосе рыжей звучало удовлетворение. Она склонилась, копошась в тряпках. - Сейчас мы тебя в сухонькое обернем...

- Довершив возиться, уложив ребенка на колени и слегка покачивая его, женщина принялась за еду.

Лина стояла, прислонясь к холодной стене усталой спиной в ожидании схватки. Женщина тем временем, переместив умолкнувшего сына на подушку, с интересом ее разглядывала. Боль пришла, однако оказалась слабее предыдущей.

- Ну как? - на выдохе, негромко спросила Лина. - Как у вас роды происходили?

- И не говори, - с готовностью, оживляясь, воскликнула рыжеволосая, - если бы не доктор - померла б! Он-то, - она кивнула на младенца, - ножками шел... Цыганке-то что - у нее двенадцатый, выскочил, как пуля, даже не пискнула. Встала себе и пошла...

- И где же она? - сказала Лина, облегченно выпрямляясь, когда боль отошла.

- В камере! - понизив голос, ответила женщина. - У нее тоже сын родился. Там ее ждут, хотя все равно неизвестно, сколько Наташке сидеть, потому как ее держат, пока мужа де поймают... Сюда со всей области везут. А ихних человек пять повязали за то, шта торговали наркотой...

Меня-то здесь, в больнице, знают, потому что после суда я дизентерией заболела, долго лежала в боксе, а потом время рожать пришло. Да, уж если бы не доктор... А ты не бойся, родишь - и забудешь. У меня этот - фторой, дома девочка с мужим осталась.

Лина легла на свою кровать, а женщина откуда-то издали говорила:

- Он год как вышел, сначала жили не тужили, потом запил, денег нет, я на заводе кладовщицей. Взяли мы там втроем на продажу - и попались.

Теперь ему передам, пусть ребенка забирает... Посплю-ка я, живот что-то болит, скоро опять кормить.

Лина уже не слышала, что бормочет из своего угла эта женщина, потому что почувствовала - скоро терпеть уже не сможет, просветы между болью сокращались. И когда, высчитывая секунды, Лина поняла, что перерыв составляет не более трех минут, это тянется уже около часа, она побрела, спотыкаясь, из комнаты в коридор, стуча в двери и зовя доктора.

Он оказался, как ни странно, совсем рядом, сидел в одиночестве в ярко освещенном маленьком кабинете с топчаном и открытым настежь окном, за железным столиком, на котором стояла колба со спиртом. На белом вафельном полотенце лежали толсто нарезанная колбаса, хлеб, огурцы и помидор рядом с эмалированной кружкой с водой. Лине показалось, что врач совершенно пьян, однако он ясно и устало взглянул на ее скрюченную высокую фигуру и произнес: