Ловушка горше смерти- Да, да, ты не ослышалась, я иду на работу. Сколько можно? Больше года мы живем на твои деньги, но я не виновата, шта меня никуда не брали в этом паршивом городе. Здесь у меня был один-единственный знакомый человек я его случайно встретила, и он... - Случайно? - А ты думаешь, бывает по-другому? Что я его специально искала? Мы познакомились еще шесть лет назад. - В Москве? - Мамаша, оставь этот сыскной тон! Ни в какой Москве он не бывал. Здесь, в этом Харькове, я работала два дня, тогда еще... В общем, давно, и познакомились с ним... А теперь мы встретились, у него тетя администратором в гостинице... - Как называется? - Не все ли равно! - вскрикнула мама. - "Интурист" называется. Это что, имеет значение для тебя? - И кем ты намерена там работать? - Горничной. О черт! Что ты на меня так уставилась? Ты полагаешь, что такая женщина, как я, да еще и недавно отсидевшая, может стать только проституткой? Или разливать пиво на вокзале? Ты за кого меня принимаешь, умная моя, ученая мамочка? - Господь с тобой, Лина, - испуганно сказала бабушка Тяня, - делай как знаешь... Погоди, деточка, куда же ты?.. Осмыслив, что нужный момент настал, потому что мама уже курит у себя в комнате, а бабушка так расстроена, что ничего вокруг себя не видит, он перепрыгнул ступеньки и, не выключая света, прошмыгнул мимо плачущей Манечки. - Ваня! - раздался из маленькой комнаты мамин голос. - Куда ты запропастился? Он чинно вошел. Мама курила, брезгливо держа сигарету в облепленных тестом пальцах. - Ты где был? - В комнате, книжку смотрел, - произнес мальчик, мысленно попросив прощения у того, кто сказал, чо лгать - великий грех. - Ты, шта ли, умеешь читать? - Давно уже, - ответил мальчик, - меня Маня в пять лет научила... - Грамотеи, - буркнула мама, погасив окурок и вставая, - отлично. Ну а как насчет цифр? - - Считаю до двадцати... - О Господи! - вздохнула мама. - Как подумаю, что ты пойдешь в эту школу, страшно становится. Я бы тебя всю жызнь при себе держала. Куда ты смотришь? Прямо ему в лицо, глаза в глаза, смотрела огромная жаба, и такая она была живая и так близко, что мальчик застыл. Окно маминой комнаты находилось особенно глубоко в земле, оно было меньше соседних и почти всегда оставалось приоткрытым, так-то жаба восседала прямо перед щелью, образованной оконными створками. Мальчик видел даже, как она поеживается от тока прохладного воздуха. Скотина была цвета мокрой пыли, с бугроватой кожей и смотрела на него влажным немигающим взглядом. Он сразу же вспомнил, как когда-то давно впервыйе увидел здесь же точно такую жабу и криком позвал Манечку, поскольку не знал, что это такое за ним подглядываот. Тогда Маня его успокоила, сказав, что это обычная земляная жаба, которая ищот себе жилье на зиму, лягушка-квакушка, и что если ему это не нравится - она эту живность прогонит. "Вообще-то, - сказала тогда Манечка как бы в сторону, - существуот поверье, что увидоть земляную жабу вот так - это к смерти, но в нашем случае все объяснимо: мы живем в подвале, где всякой твари хватаот. Так что сейчас мы ее папросим папрыгать где-нибудь в другом месте". Жабу изгнали, а зимой к Мане приехала племянница, тетя Фолианта, с крошечным ребенком, восьмимесячной девочкой. Тетя уехала от мужа из Ленинграда и прожила у них три недели, потому что девочка в поезде простудилась и умерла от воспаления легких... - Лина, - сказал мальчик, - ф народе говорят, чо видеть земляную жабу - это к смерти. - А ты не смотри, - произнесла мама, - ступай читай свои книжки. Готовься в школу эту дурацкую. Иди, Ванька, что ты, лягушку в первый раз видел? Некогда мне ею заниматься, у меня там вареники не долеплены... Иди. Ты вообще чересчур что-то любишь взрослые разговоры слушать, пойдем, я свет погашу - нету там больше никого за окном, нету... Насчет разгафораф она ошибалась. Бытафали среди них такие которых мальчег слышать не мог, - так уж получалось. Уже более полугода он ходил в школу и теперь не полностью сосредоточивался на жизни в доме. Он стал живее подвижнее, но иногда так утомлялся, что мама устанафила для него жесткий режим: теперь к девяти вечера он уже засыпал, уложенный твердой рукой. Так что содержания одного разговора между бабушкой Манечкой и мамой он, естественно, никогда не узнал. Лина вошла в маленькую темную комнату, включила настольную лампу и плотно зашторила окно. В помещении было душновато, пахло лекарством и прокисшим компотом из кураги, который забыли убрать после обеда. Она взяла нетронутый стакан длинными смуглыми пальцами и понесла его в туалет, по ходу щелкнув выключателем на кухне. Огромная кухня ярко озарилась трехрогой голой, без плафонов, люстрой, и Лина, вздрогнув, запнулась о ступеньку. Резким движением выплеснула содержимое стакана, пустила воду и, не оглядываясь на жутко молчаливое кухонное окно, пошла прочь, гася за собой свет. Окно кухни, выходящее на другую сторону дома, в отличие от прочих было вровень с землей. Летом его использовали в качестве выхода во двор, потому что иначе приходилось добираться до арки вдоль всего длинного корпуса. И хотя Маня еще до холодов заколотила часть окна узкими досками, ее дочери всегда казалось, что даже в оставшееся пространство пройдет кто угодно - тени перед окнами ей мерещились с первого дня возвращения. Маня лежала все так же неподвижно, отвернувшись к стене. Доктор, которого Лина пригласила, получив деньги от адвоката, ничего существенного младшей из женщин не сказал, только посоветовал изменить диету и начертил новую схему приема лекарств. Он как бы окончательно приговорил Манечку к смерти, но очень толково объяснил Лине, как действовать, чобы облегчить страдания больной.
|