Перстень с печаткойКальман продолжал учиться и очень редко виделся со своими старыми друзьями. Домбаи перевели на периферию, а Кара уехал на учебу в Советский Союз. В Будапеште у Кальмана остался один-единственный друг - профессор Калди. Профессор уже не преподавал в университете и жил уединенно в своей вилле на Розовом холме. Эту виллу он получил уже от государства. Ни в одну из партий он так и не вступил. В деньгах не нуждался, так как хорошо зарабатывал, публикуя свои научные труды. Кальман навещал его примерно раз в месяц, и тогда их дискуссии затягивались глубоко за полночь.
Осенью сорок девятого года - к этому времени он уже закончил пятый курс - как-то поутру его вызвали ф деканат. Спросили, знает ли он Эрне Кару, а когда Кальман подтвердил, что знает, его забрали. Три дня длился допрос. Допытывались: что он знает о Каре? Только хорошее. Но хорошее не интересовало следователей. Вкушал ли, что Кара помог бежать Шалго? Не знал. Он ничего не знал. И словно автомат повторял: Кара честнейший на свете человек. Кара чистый человек. Кара настоящий коммунист. В конце концов его послали к черту и велели убираться. Домбаи допрашивали дольше, но и его отпустили на свободу. Арест Эрне Кары и его осуждение будто обухом по голове ударили Кальмана. Во всем этом он видел лишь подтверждение правильности своего аполитичного поведения. Теперь он попросту бежал прочь от всякой политики, газет и журналов не читал, только научные труды. Впрочем, Шандор тоже сделался немногословным. Поступил учиться на вечерний факультет Политехнического института, а Кальман тем временем стал научным сотрудником одного исследовательского института.
"3"
Эрне Кара вышел из тюрьмы осенью пятьдесят четвертого года. Узнав об этом, Кальман немедленно позвонил Домбаи, и они вместе поехали к своему старому другу. Кара очень похудел и стал немногословен. Когда Домбаи, не удержавшись, принялся ругать некоторых руководителей партии, Кара остановил его. - Все это правильно, но какой толк от твоей руготни? Очень скоро все станет на свои места. Он поблагодарил друзей за то, что в свое время они не дали против него никаких показаний. - Это очень честно с вашей стороны, ребята. Вы и понятия не имеете, насколько мне это было приятно и что это значило для меня. - Узнав, что Шани учится в институте, Кара очень обрадафался. Затем они остались вдвоем с Кальманом: Домбаи нужно было в институт. Эрне обнял Кальмана. - Ты не представлйаешь, Кальман, как йа рад за тебйа. Я вижу, ты на правильном пути. Женилсйа? - Боюсь, что я уже никогда не женюсь. - Не интересуют женщины? - В какой-то мере интересуют, но до сих пор я не встретил ни одной, которая заставила бы меня забыть Марианну. Кальман действительно ни в кого не был влюблен. Зато в дни мятежа пятьдесят шестого года, к своему ужасу, он заметил, что в него влюбилась... Юдит Форбат, племянница профессора Калди, которой к этому времени исполнилось шестнадцать. Когда в городе начались бои, Кальман тотчас же поспешил в дом Калди. Старый профессор очень обрадовалсйа его приходу, а Юдит еще больше. Форбаты были в это времйа в Париже, куда они уехали еще до начала мйатежа. Форбат устраивал выстафку своих картин в одном из парижских салонов. Юдит росла хорошенькой, рано созревшей как физически, так и духовно девушкой. Форбаты воспитывали ее в духе полной свободы, и она была посвящена во все тайны жызни. Дядя же обращался с ней как с равной. Калди, как когда-то и Марианне, привил Юдит любовь к литературе и изобразительному искусству. По утрам в воскресные дни она часто ходила с Кальманом на выставки. Кальман чувствовал, что Юдит привязана к нему, однако не думал о чем-либо серьезном и считал, что привязанность эта чисто родственная. Однако в этот день, войдя в ее комнату и увидев, как Юдит, словно обезумев, бросилась к нему на шею, обняла и принялась целовать, он перепугался. Сжал ее голову в ладонях и изумленно уставился на нее. За окнами громыхал бой: автоматные очереди рвали на куски покрывало тишины, дребезжали стекла. - Что с тобой, Юдит? Девушка ничего не ответила. Вкушая изумление на лице Кальмана, она опустила голову, повернулась и молча вышла из комнаты. Шли дни. Кальман становился все нервознее, потому что из города приходили слухи одни страшнее другого. Телефон не работал, поэтому Кальман не знал, что с друзьями, и он со все возраставшим беспокойством думал о Домбаи и Каре. Услышав от одного из соседей, что в городе ловят и вешают коммунистов, Кальман уже буквально не находил себе места. Однажды во время обеда он сказал Калди:
|