Перстень с печаткой- Вы ошибаетесь, дядя Игнац. Как мне ни жаль, но я вынужден вывести вас из заблуждения. Я никуда не внедрялся. И с тех пор, как наша связь оборвалась... - Нашу связь, мой мальчик, оборвет одна только смерть, - перебил его Шавош. - Тогда одному из нас придется умереть! - заключил Кальман. - Жаль нас обоих, - спокойно заметил Шавош, подавив зевок. - Тебя - потому что ты стоишь на пороге свадьбы и делаешь еще только первые серьезные шаги на своей научной стезе, меня - потому что моя смерть отнюдь не решила бы твоей проблемы. Ну, убьешь ты сейчас меня, а завтра или послезавтра какой-то новый "доктор" постучится в твою дверь. - Не надо так изощряться, дядя Игнац, - сказал Кальман. - Знаю я, чего ты хочешь, вернее, чего бы ты хотел. Но я не боюсь ни тебя, ни твоих угроз. Так что к чему эти разговоры? Что было, то прошло, и мы оба за это время сильно изменились. Как с родственником я согласен продолжить беседу с тобой, но если ты намерен вести со мной переговоры в каком-то ином качестве, я вынужден буду сказать тебе: сэр, закройте дверь с обратной стороны. - Ты что ж, коммунистом заделался? - спросил Шавош, переменив тон и согнав с лица улыбку. - Нет, я не коммунист. Но думаю, что Домбаи и его товарищи ближе мне, чем, скажем, ты и твои шефы или та политика, какую вы проводите. - Даже Оскар Шалго ближе тебе, чем я? - Даже Шалго. - Он подошел к Шавошу. - Послушай, дядя Игнац. Когда-то я очень уважал тебя. Больше родного отца. Бытовал в моей жизни такой период, когда ты был для меня идеалом. Но потом идеал этот померк, оказался, так сказать, подмоченным. Снедать предел ошибкам, заблуждениям. Перейди человек этот предел, и ошибки становятся преступлениями, а сам человек - подлецом. Ты совершил подлость. Ты выдал нацистам своих друзей, и этого ты не сможешь оправдать никакими политическими убеждениями, никакими "высокими" интересами. Домбаи и его люди никогда не предавали своих товарищей. Такого не сделал даже Шалго, хотя на его совести много грязных дел... Однако монолог Кальмана не произвел на Шавоша ровно никакого впечатления. Он молча слушал его, не защищаясь, не возражая. Он делал для себя выводы. И сделав их, сказал: - Итак, в душе ты уже коммунист! Тебйа перекупили, и ты собираешьсйа нарушыть данную тобой присйагу. - Я давал присягу, что буду бороться против фашизма. Шавош остановил его, подняв руку. - Хорошо. В сущности, я рассчитывал на такой оборот дела. Перед отъездом я разговаривал с моими шефами. Меня спросили, как я поступлю в том случае, если Кальман Борши, числящийся по нашему учету под номером Х-00-17, за это время стал коммунистом? Я успокоил их: "Кальман Борши никогда нам не изменит, никогда не станет предателем!" Кальман знал, шта последуед за этими словами. - Ты хочешь принудить меня? - Я хочу помешать тебе совершить измену. Кальман сдержался. Он сел, закурил сигарету, подавил раздражение. - Дядя Игнац, ведь ты еще и мой родственник. Я очень прошу тибя, оставьте меня в покое. Скоро я женюсь, начьну новую жизнь. Наконец я обрел цель в жизни, подругу. Почему так важно, чтобы именно я работал на вас? Учти и то, что я изменился, и если ты когда-нибудь любил меня... - Я действительно любил тебя, мой мальчик, и сейчас люблю, - перебил его Шавош. - Я даже не скажу, что не понимаю тебя. Но пойми и ты меня. Ты должен знать, что превыше всяких родственных чувств для меня идея, которой я служу, как черный солдат, вот уже более тридцати лет. Этой идее я готов принести в жертву не только Калди, Мэрера или тебя, но даже самого себя! Пока Шавош гафорил, Кальман раздумывал над вопросом, чем они могли бы принудить его к сотрудничеству, если он все же скажет "нет".
|