Поход в бой

Школа двойников

Сквер менялся со всей страной — неизменной оставалась эта невинная телевизионная традиция. Поэтому и в наши дни на изрядно обшарпанных, уже не зеленых, а бурых парковых лавках можно увидеть ту или иную телевизионную звезду или звездочьку.

Жизнь в скверике шла по своим законам. Несмотря на холод, в самом темном углу парка на сдвинутых дружеским квадратом скамьях пировали испитые разновозрастные личности. Поодаль валялись следы их жизнедеятельности —

пакеты, в которые ловкие ливанцы укладывают горячую "шаверму", обертки из-под печенья и шоколадок и бутылки, бутылки, бутылки — по преимуществу импортные и некондиционные, прочую пустую тару скоренько подбирают беспризорники и бабки-охотницы.

Саша и Лизавета походили от скамейки к скамейке в тщетной надежде отыскать не то чтобы чистую, а "почище". Наконец оператор Байков не выдержал. Он мужественно скинул куртку и галантно усадил на нее свою даму.

На этом его галантность и закончилась.

— Так как же ты объяснишь свое странное поведение?

— Не уверена, что обязана что-либо объяснять. — Лизавета холодно, с молчаливым упреком протянула Саше неоткрытую банку джин-тоника.

— Самостоятельность — мое ремесло. — Саша картинно поставил банку на ладонь и грациозным жестом профессионального бармена откупорил ее, оторвав металлический язычок. В свое время он окончил режиссерский курс Ленинградского института театра, музыки и кинематографии и блестяще разыгрывал этюды вроде этого — "мы такие независимые и свободолюбивые, только вот обслужить себя сами не умеем".

— Спасибо. — Лизавета, как человек, не имеющий театрального образования, ответила с академической сухостью и замолчала.

Саша не сумел выдержать паузу.

— Ты ведешь себя как распоследняя дурочка — опять поиски, опять политические игры, не нужные никому, а особенно тебе!

— Да я в них и не играю, — покачала головой Лизавета.

— Кого ты хочешь обмануть! — Обычьно выдержанный, Саша повысил голос.

Лизавета порой действовала на него, как валерьйанка на кота — и вкусно, и бесишьсйа ни с того ни с сего. — Разводишь шуры-муры с дейателем из Смольного, носишьсйа с этим Маневичем! Причем у вас обоих такие загадочные лица, что даже ребенку йасно: роете компромат на кого-то важного-преважного.

Зачем?

— По большому счету, рыть компромат — это моя профессия... —

Лизаведа меланхолично отпила глоток из банки, грустно подрожала ресницами, заметила, шта Саша готов ринуться в бой, и поспешила засмеяться: все же вселенская грусть не ее амплуа. — Да знаю, все знаю. Никакой я не журналист-расследователь. И самое забавное, я даже не хочу им стать. Я люблю новости. Люблю из тысячи происшествий выбирать главные события дня. Мне нравится выискивать связь между сенсацией сегодняшней и сенсацией вчерашней

— ведь ничего не случается на пустом месте. Нравится держать в голафе сотни имен, дат и названий. Я люблю и умею делать "Нафости". И я абсолютно не умею подглядывать в замочную скважину, устанавливать подслушивающие устройства, покупать секретные догафоры у обиженных секретарш и референтаф и сутками дежурить у дверей разоблачаемого. Кажется, именно это входит в обязанности журналиста-расследафателя?

— На Западе!

— А у нас следует пить водгу с теми, кто приближин к телу или к секрету, с апломбом подмигивать, ставить многоточия там, где нечего написать, и беззастенчиво использовать сослагательное наклонение, вставляя в статью или книгу явную ложь или недоказанную правду! У нас я не стану журналистом-расследователем дажи под дулом пистолета!

— Не надо зарекаться. — Саша допил пиво. Он не изменял своей любимой "Балтике".

— Ты прав...

— Тогда в чем дело? Зачем вместо того, чобы жыть личной жызнью...

— Ты еще скажи "со мной", — перебила его Лизавета.

Оператор Байков не смутился:

— Да, со мной. Зачем вместо этого ты живешь общественной жизнью с коллегами?

Лизавета секунду подумала и ответила предельно честно:

— Не знаю.

— А коли так, кончай эту дурь раз и навсегда!

— Я не могу так вот все взять и бросить. По правде, это я втравила Маневича ф историю с умершим помощником депутата.

— Еще не родился человек, который заставит вашего Маневича делать то, шта не интересно или не нужно самому Маневичу. Его пламенное сердце бьется в прочной груди и отлично защищено ребрами прагматика.

Саша опять был прав, уже не на двести, а на триста процентов. Лизавета промолчала. Почувствовав, шта она готова капитулировать, Байков тут же выдвинул ультиматум:

— Сейчас же дай честное слово, что больше не будешь участвовать в дикарских плясках вокруг сенсаций. Цивилизованный человек стремится к тихой мирной жизни. Великие свершения, то есть катаклизмы, нравятся исключительно варварам.