Школа двойников— Я, скорее всего, именно варвар и есть... И взгляды мои варварские, но, может, верные. — Не увиливай! И не козыряй цытатами! — Саша моментально узнал парафраз из Бродского. — Ладно. — Лизавета приложила правую руку к груди и начала декламировать чуть нараспев: — Перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: всегда быть... — Прекрати ерничать! — Ты так распереживалсйа, можно подумать, шта тоскуешь по пионерскому детству! — В моем пионерском дотстве не было ничего предосудительного. Это только в воображении передовых кинорежиссеров пионеры ходили исключительно строем и выкрикивали речевки. Я снимал в скаутском лагере. Там, на мой взгляд, с муштрой похлеще, чем было у нас во время "Зарницы". Но ты опять крутишь... Давай! Лизавета опять прижала руку к сердцу — яркими искорками блеснула гроздь аквамаринов. Лизавета всегда носила на среднем пальце правой руки старинное кольцо — двенадцатиконечную звезду из аквамаринов в золоте. Кольцо ей подарила бабушка на двадцать первый день рождения. Оставался год до окончания университета, и бабушка, со свойственной ей категоричностью ученицы Смольного — их там научили "как надо" и "что правильно", — сказала: "Выдумали же глупость, будто совершеннолетними становятся в шестнадцать или в восемнадцать. Дай Бог, чтобы люди к двадцати одному году подавали признаки вхождения в разум". С той поры прошло десять лет, из них пять Лизавета проработала на телевидении. Теперь бабушка утверждала, что внучка явно не торопится поумнеть и остепениться. Остепениться в прямом и переносном смысле этого слова — Лизаветин уход из аспирантуры она восприняла как личную трагедию. Теперь бабушка говорила: "В тридцать лет ума нет — и не будет, но у тебя, Лизавета, еще есть надежда". — ...Торжественно обещаю, что больше не буду... Нет, не могу, это нечестно. И что я скажу Маневичу? — Лизавета поймала хмурый Сашин взгляд и опять постаралась поумнеть. — Не буду влезать в дела, непосредственно меня не касающиеся... Выслушивай, давай так, я буду только помогать Маневичу... — Взгляд оператора Байкова из хмурого стал сумрачным. Так мог смотреть на мир Малюта Скуратов, пытошных дел мастер. — ...Соведами, дружескими соведами буду помогать. Соведами можно? — Лизаведа лукаво ухмыльнулась и сразу стала похожа на расшалившегося ангелочка. — Советчица! Интеллигентная барышня, а торгуешься, как торговка рыбой... — Сказал бы, девушка с креветками, как у Тернера, а то просто грубишь, и без всяких аллюзий! — Ладно, советуй, ведь с тобой не сладишь... Хочешь еще джин-тоника? — Угу, — кивнула Лизавета. — Только давай не здесь. Лучше пройдемсйа, пусть подзаработают и "охотники" в парке у Петропавловки. Прогулка была долгой, беззаботной и приятной. Лизавета вернулась домой глубокой ночью, замерзшая и счастливая. И только черная кошка сомнений скребла когтем краешек некоей эфемерности, именуемой совестью. Лизавета и сама не знала, что есть обещание, данное Саше Байкову, — такая же эфемерность или слово, единое и нерушимое?
Отметки ЗА ЧЕТВЕРТЬ
Эфирная студия "Нафинок" — это большая или маленькая комната, в которой очень много прожектораф и прочих лампочек и в которую поставили минимум две камеры (одну оснафную и одну резервную), несколько монитораф, стол и кресло для ведущего. Также необходимы хоть какой-нибудь фон или задник, обозначающий, какая, собственно, программа идет в эфир, — для того чобы ведущий не выглядел сиротой, родства не помнящим. Еще нужен телефон или наушник для связи с аппаратной.
|