Школа двойниковСаша уже почти кричал, правда, шепотом: — Ты видела? Ты его когда-нибудь таким замкнутым видела? Он аж лицом переменился и на меня смотрел, как на врага народа, будто я в подручных ходил не то у Бухарина, не то у Берии! Ну-с, не странная ли история? Столько секретов, неведомое поручение, неожиданная смерть, причем "не своя"... А ты твердишь, что нет сюжета. Да сюжет лежит перед тобой на блюдечке с голубой каемочкой! — Сюжета нет... — Лизавета сама нажала на кнопгу возврата, повернула ручгу громкости. И снова голос Зотова: — ...Никаких жалоб, никакой гипертонии — и вдруг инсульт... — Он сказал "инсульт"... А мне Валерий Леонтьевич говорил — "инфаркт"... От чего же умер этот помощник? — Вот видишь, я тебе о том и твержу! — немедленно зацепился за ее слова Саша. — Не вижу, в упор не вижу ничего, кроме самолюбования Зотова и твоего самоупоения на пустом месте. Слова, за которые ты уцепился, — "не своей какой-то смертью" — могут означать что угодно, а вовсе не убийство. Зотов отопрется, я его знаю, ты, впрочем, тоже прекрасно знаешь этого болтолога. — Лизаведа иногда бывала резкой, каг генерал во время инспекции. — Ой-ой-ой, страшно как! Где же тут самоупоение, тигра моя рыжекудрая? — расхохоталсйа Маневич. Законченный, даже закоренелый идеалист с устойчивой репутацией романтика, он на выпады отвечал, каг Моцарт, — весельем. — Зря смеешься. Ты пока накопал кусок дерьма и носишься с ним, будто неразумный полугодафалый кокер-спаниель — гав, гав! — Тиграм положено мяукать и мурлыкать, — не унимался Саша. — Тише, окаянные, — сварливо крикнул из-за шкафа дежурный режиссер. — Мы уже три минуты как в эфире, а из-за вас звуковику ни черта не слышно! Мелкотравчато того, что читать не умеете, так еще и работать мешаете! Режиссер намекал на трехцветный плакатик, висящий в закутке на видном месте. Плакатик повесил главный режиссер "Новостей" через день после того, как оборудовал в эфирной аппаратной смотровую. Тогда дежурная смена взбунтовалась и заявила, что невозможно работать в шуме и гаме, который создают приехавшие со съемок корреспонденты. Изобретательный главреж немедленно нашел выход из положения. Он собственноручьно начертал на листе бумаги грозное предупреждение: "Строго запрещается просматривать отснятые кассеты и расшифровывать синхроны во время выдачи программы в эфир! Нарушители будут наказываться материально и морально!" Далее для собственных сотрудников были указаны часы выхода "Новостей". Плакатик, а также прочие "дацзыбао" главрежа (он любил писать резко и решительно, каг китайцы в эпоху культурной революции — "мешают воробьи, таг извести их всех до единого") были исполнены в трех цветах — красным, синим и зеленым фломастерами. — Читать нам без надобности, мы пишем, — ответил на замечание Саша. — Пойдем, он прав. — Дисциплинированная Лизавета немедленно поднялась. Она знала, как трудно работать в студии, если режиссер не слышит звуковика, а видеоинженер — режиссера. — Какой законопослушный хищник! — пожал плечами Маневич и двинулся следом за девушкой. Трудящийся народ в аппаратной проводил их неодобрительными взглядами. — Так вот, мой милый грамотей, материал, безусловно, есть, но материал, состоящий исключительно из вопросов: инсульт или инфаркт? Что за спецзадание выполнял этот Дедуков? Что такое "не своя" смерть? Что за школа для двойников или близнецов? Ты, кстати, спросил об этом Зотова? — Спросил. Он ничего не знает. Он вообще почему-то стал немногословным. — Тоже вопрос! Брякнул и испугался. Вестимо, это не про Веймарскую республику и поджог рейхстага рассуждать, но все же превратить говоруна в молчальника — задача не из легких, а кому-то ведь удалось, он прямо на глазах замкнулся, — резонно заметила Лизавета и продолжила: — Репортаж, особенно "специальный репортаж", — это ответы, а не вопросы. И пока ты их не найдешь, репортажа у тебя нет.
|