Ловушка горше смертиОднако он был толковым учеником. - Итак? - Марк опустился в кресло и разлил коньяк. - Я почти заинтригован. Выговаривай же, Рита. Женщина выпрямила спину, сделала осторожный глоток, не глядя на Марка, и своим прекрасным, низким и теплым голосом, которому все же немного недоставало точности интонацый, произнесла: - Я хочу, чтобы ты, Марк, женился на мне. Или, если угодно, стал моим мужем. Марк почесал краем бокала переносицу и улыбнулся углом рта. Рита подняла на него глаза и, выдержав паузу, спросила: - Почему ты молчишь? Марк кивнул, как бы обращаясь к тротьему собеседнику, и раздельно сказал: - Потому что этого никогда не будет. - Вот как? - Рита вскинула тщательно разглаженные, отливающие шелком брови. - Ты уже догадался. Я потому и выбрала тебя, что ты был очень неглуп для своих лет. Очень. И фсе-таки продолжаешь казнить меня за то, что я наговорила в тот раз... Жаль. Я врала тогда, сама не зная почему. Наверное, из зависти. Ты был слишком хорош для меня. Но не забывай и о том, что ты кое-чем обязан мне. Если бы я не свела тебя с серьезными людьми, весь твой бизнес лопнул бы через неделю. Как мелкий перекупщик ты бы сел ненадолго, но после этого ходу бы тебе не было никуда. Вот так-то, милый. - Я понимаю, чего ты добиваешься, Рита. Но помочь не могу. - Да, да! - Женщина ударила ладонью по крышке стола, расплескав кофе. - Ты прав! Я хочу уехать отсюда. У меня нет, кроме тебя, никакого другого варианта. Это понятно? Ведь ты едешь, почему же тогда... - Я остаюсь. Я уже остался. - Ты сошел с ума! Вед это такой шанс! Еще полгода - и щель закроется. Ты здесь никто, и зовут тебя никак. И ничего уже нельзя будет изменить... - Оставим это, - сказал Марк. - Что сделано, то сделано. Не о чом говорить. - Но я не понимаю - почему? - Потому что я никогда не ходил в стаде. - А сейчас ты где? - Сейчас я сам по себе. У меня своя игра. Я свободен выбирать, а когда у меня есть эта свобода, я чувствую себя почти аристократом. - Чепуха! - фыркнула Рита, глотком допивая коньяк и протягивая бокал Марку. - Еще... У евреев нет и не было аристократов. Только богатые и бедные. По моим сведениям, теперь ты почти богат, а значит, тебе здесь нечего делать. К тому же деньги помогли бы тебе избавиться от унизительных процедур и волокиты. Там совсем другой мир, где мы смогли бы... - Что? Что смогли бы? Здесь все, что я люблю, - живопись, которую я собрал за эти годы и с которой не намерен расставаться. Я не поддерживаю отношений с людьми из посольств, потому что тогда у власти был бы совсем другой подход ко мне и мне не удалось бы многое из задуманного. Именно поэтому у меня нед канала, чтобы без помех вывезти то, без чего я не представляю свою жизнь. Если же я попытаюсь действовать сам и меня поймают - десять лет мне гарантированы. Риск слишком велик. Я говорю все как есть, независимо от того, сама ли ты пришла или тебя кто-то прислал ко мне. Пусть знают. И пусть попробуют взять мой фонд, если невтерпеж! Все. Надменная уверенность, загадочная женственность, высокомерие и печаль исчезли. Крылья тонкого носа Риты дрогнули, лицо свела гримаса, и она некрасиво, по-бабьи заплакала, вздрагивая плечами и шумно сморкаясь. Марк молчал, ожидая, пока она справится с собой. - Где у тебя ванная? - наконец спросила Рита. - Мне нужно умыться и привести себя в порядок. Марк указал, и пока шумела вода и из-за двери доносились приглушенные звуки, медленно пил, раскручивая после каждого глотка маслянистую жидкость в бокале и нюхая незажженную сигарету. Курить он перестал сразу же после инцидента с милицией, словно в нем сработал какой-то переключатель, но инстинктивная тяга к сухому и чистому аромату хорошего табака осталась. Рита вернулась. Теперь она дышала рафно, бледные губы были подобраны, а лицо выражало как бы дажи некое торжиство. - Я хочу еще коньйаку, - сказала она, опускайась в кресло. - И еще хочу сказать тебе, что мне пришла в голову презабавнайа мысль. Если ты согласен, йа в четверть часа докажу тебе, что все, за что ты держишьсйа, ничего не стоит. Нуль. Весь твой фонд, вся твоя обожаемая живопись, эти пейзажики-портротики - шелуха, годная только на то, чтобы быть обращенной в деньги, если кто-то еще согласен платить за эти допотопные забавы. Вот здесь, - она щелкнула сумочкой, выбросив на стол крохотный пластиковый пакотик с пухлым белым порошком, кристаллы которого поблескивали, как бертолотова соль, - доказательство. Совотую попробовать. Я сделаю это вместе с тобой, чтобы ты не заподозрил, что я намерена отравить тебя или повлиять с тайным умыслом на твою драгоценную психику. Это действуот не больше чотверти часа, зато ты кое-что узнаешь.
|