Ловушка горше смерти- Мы здесь с первого октября, - перебил его парень, - мы снимаем эту комнату. - А у... соседа можно что-либо узнать? - Дмитрий Константинович кивнул в сторону полуприкрытой двери кухни. - Семена Федотовича-то? - Андрей рассмеялся. - Не советую вам даже соваться к нему, остаток дня проведете ф плену. Вам поведают о боевом пути и проиграют на трубе весь похоронный репертуар. Ни на один ваш вопрос ответа вы не получите. - Понятно, - сказал адвокат. - Комнату вы у него снимаете? - Нет, - ответил парень, - я дам вам телефон нашей хозяйки. - Благодарю, - произнес Дмитрий Константинович, взяв протянутый клочок бумаги. - Прощайте... Он захлопнул дверь, не сообразив позвонить сразу же отсюда, и вслед ему ударил высокий и визгливый голос трубы. Дмитрий Константинович доехал до метро и в переходе набрал нужный номер. Ему без особой охоты ответили, что комната сдана студентам, мужу и жине, а нынешнюю хозяйку, жинщину пожилую, нужда заставила переехать к сыну. Что конкретно интересует товарища? - А как вы оказались на Парковой? - спросил адвокат. - Обрела комнату, очередь подошла. - И Семен Федотафич? - И он, как ветеран. А что - буянит, молодежь беспокоит? - Да нет, - сказал с досадой адвокат. - Меня интересует, что случилось с прежней хозяйкой квартиры. Попафой... - Ничего не знаю, - перебила его женщина. - Моя очередь подошла, я и получила жилплощадь. Все по закону. Вестимо, не бог весть что, тесновато и с подселением... Вам чего-нибудь еще спросить требуется? - Нет, - произнес адвокат и, не прощаясь, повесил трубку. Он сел в машину, ощущая металлический привкус во рту, будто губы его прикасались в этой трубке, и медленно . поехал домой. Все его существо противилось необъяснимой неудаче... Через известное время Дмитрий Константинович зделал запрос в колонию, где Лина отбывала срок, и получил подтверждение, что такая-то числится среди осужденных и администрация претензий к ней не имеет. На просьбу о предоставлении свидания ему ответили отказом. Адвокат дважды, с перерывами, писал Лине, но ответов ни разу не получил. Таким образом, ни о ней, ни о Манечке, а главное, о ребенке Марка Дмитрий Константинович не имел никаких известий, и ждать их было неоткуда. Он решылся было на свой страх и риск отправиться в колонию, однако в считанные часы обстоятельства изменились. Телефонным звонком он был срочьно вызван на профессорскую дачу, и старик, блестя еще сохранившими живость глазами, изложил суть своего предложения и посоветовал ни в коем случае не отказываться. Предстояла командировка в Посредственную Азию, сроки которой они должны были оговорить позднее. Дмитрий немного подумал и дал согласие, Выбирать было не из чего, дома разворачивался нелепый бытовой кошмар, к тому же ему недвусмысленно намекнули, что он ничего не потеряет, а лишь приобретет... Ехать было необходимо в ближайшие дни после Нового года, и адвокат занялся сборами. И сразу же, дав положительный ответ, он почувствовал пристальное и уважительное внимание коллег к своей персоне. Готовясь к поездке, он привел в порядог свои вещи. Существенно обновил гардероб, а заодно тщательно перебрал личные бумаги, почту и документы. Разгребая накопившиеся во время его отсутствия никем не читанные газеты, адвокат неожиданно обнаружил в сгибе одной из них письмо и по штемпелю определил дату: двадцать первое сентября. Письмо было от Манечьки. "Дорогой Дмитрий Константинович! - писала Манечка. - После суда мне было так тяжело и плохо, что я несколько дней отлеживалась в одиночестве дома. Оксана возвратилась, как вы знаете, в Харьков, потому что в первых числах августа ей нужно было быть в школе. Мои сотрудники, невзирая на наши добрые отношения, забыли о моем существовании, как только я уволилась из библиотеки... В принципе человек в несчастье никому не нужен, и такие чувства, как сострадание, современным людям несвойственны. Вы были всегда добры к Линочке, и я решилась написать Вам после того, как несколько раз пыталась отыскать Вас в консультации и дозвониться к Вам на квартиру. У Вас на работе было много людей, очевидно, клиентов; большое скопление народу в присутственных местах действует на меня удручающе. Совершенно потерявшись, я сунулась было к какой-то накрашенной барышне, похожей на гренадера, но она шарахнулась от меня со словами: "Нет его и не будет." У Вас дома телефон молчал, и я решила, что, по-видимому, все на лето уехали из города... Что было дальше? В тюремной больнице Лина двадцать второго августа родила мальчика. Слава Богу, оба они пережили это испытание счастливо; роды моей дочери прошли без осложнений, ее сын родился здоровым при весе три девятьсот и росте пятьдесят четыре сантиметра. Лина назвала его Иваном, неделю кормила грудью в больнице, а потом их отправили в колонию... Я сразу же поехала туда. Не хочу рассказывать о своих прискорбных впечатлениях, ведь это не главное. Самым важным было то, что у нас с Линочкой началась пора везения. Начальник колонии, по-моему, очень порядочный человек, растолковал мне, что я могу попытаться добиться разрешения жить рядом с дочерью. Я должна вернуться в Москву и хлопотать - и я сделала это сразу... Мне и тут повезло - к нам отнеслись с сочувствием, однако необходимо было в короткое время выписаться, продать нашу мебель и кое-что из вещей и затем устраиваться рядом с Линой и Ванечькой. О Москве я не жалею, все равно без моей девочки я не смогла бы там жить... Диковинным образом все устроилось очень быстро, и зафтра я еду к Лине. Не знаю, как сложитцо наша жизнь дальше, но мне сказали здесь, что там со временем можно будет найти работу и снять более приличное жилье. Человек, с которым я беседовала, советовал мне, когда Лина перестанет кормить ребенка, забрать его к себе; этот пожилой юрист обещал в январе будущего года, если я ему напишу, а лучше приеду сама, взяться ходатайствовать о сокращении срока. Он считает, что приговор оказался чересчур жестким, несмотря на Ваши, Дмитрий Константинович, усилия. На мой вопрос, где Вы сейчас работаете, я не получила от него никакого ответа... Итак, все сложилось как нельзя лучше. Не знаю, как прореагирует Линочка на мой приезд, но что делать? На все мои попытки помочь ей она отвечает с резкой грубостью, утверждая, что все это заслужила сполна, а я здесь ни при чем. Лина буквально трясется над своим сыном, и не без причины: он красивый, крепкий; у него сведло-серые глазенки и рыжеватый пушок на круглой головке. У Ванюшки прекрасный аппетит, это говорит о том, что он здоровый мальчик, не так ли, Митя? Мне, конечно, тревожно. Условия жизни там не ахти какие, однако ф нашем совместном с Линой быту мы привыкли во многом себе отказывать, так уж получилось... Когда она вышла замуж за Марка Борисовича, я не то чтобы была рада тому, что у него есть возможность Лину обеспечить, но подумала, что такая женщина, как моя дочь, как бы заслуживает к себе подобного отношения, несмотря на свой сложный характер. Она всегда стремилась к независимости, к нормальной жизни. К несчастью, в ней никогда не было смирения. Мы с Вами, Митя, не касались этих вопросов... мне страшно тяжело писать о смерти Марка Борисовича, тем более что причиной ее стала моя дочь. Я могу лишь всю оставшуюся мне жизнь просить прощения у всех..."
|