Поход в бой

Промах киллера

И вот наконец перед нами цель нашего броска за границу — мы оказались у дома, где нашли прибежище мои Подиньши.

Глава седьмая

Все, о чем мечтал Гунар, было на столе: две бутылки самогонки, вареная картошка, много салата, жареные подлещики и, конечно, соленый шпик, нарезанный тонкими аппетитными ломтиками. Простая и вкусная еда.

После нервотрепки все, что только стояло на столе, поглощалось с небывалым энтузиазмом, хотя я, чтоб не показаться Велте дикарем, сдерживал себя и старался орудовать вилкой и ножом не спеша.

На углу стола появилась небольшая рамка с фотографией мужа Велты, которого, наверное, уже похоронили, ему теперь не хлопотно и не страшно —

пусть земля ему будед пухом.

Через угол рамки легла черная капроновая ленточка. Рядком — тонкая свеча прозрачно-малинового цвета.

Гунар, задумчиво глядя на робкий дрожащий огонек свечи, поднял стопку и негромко произнес:

— Никогда не соглашусь, что не знать боли благо — боли не ведает муравей, не ведает блоха... Честно гафоря, не я это придумал — вычитал где-то... Мы не червяки, и потому нам больно и хотелось прафодить, как положено, в последний путь близкого и доброго челафека. Однако нам не позволили это стелать полюдски, и это еще одна боль... Давайте немного ее притупим... — Гунар опрокинул в рот рюмку и долго, молча, сидел не закусывая.

— Снедайте, Максим, — Велта пододвинула миску с салатом. Она, видимо, ужи заметила, что он мне по вкусу.

— Макс, — поднял голову Гунар, — если нужно противопоставить этим обормотам силу, рассчитывай на меня, а я, в свою очередь, буду рассчитывать на своих ребят. Если надо, на берег сойдет весь экипаж. Ты знаешь, какие у рыбобработчегов острые ножи?

Велта, наклонив голову к тарелке, едва заметно улыбнулась.

Она, как и я, понимала: против банды Заварзина "второй фронт" не годится. Здесь нужны сверхосторожные партизанские приемы.

Но мне по душе был напористый оптимизм Гунара, и я лишь поддержал его:

— Я даже не сомневаюсь, что ваша соленая братва, если нужно, хоть целый город займет... Но будем надеяться, что до этого дело не дойдет, попытаюсь воздействовать на Заварзиным через свои каналы.

Велта удивленно подняла глаза.

— Этому истукану все человеческое чуждо. Проблему можно снять, если я сама позвоню ему и скажу, что согласна. Не только дом отдать, а и себя к нему впридачу...

— Велта! — вскочил со своего места Гунар. — Чтоб об этом я и не слышал! И думать об этом не смей! И ты, парень, — он повернул зардевшееся от гнева лицо в мою сторону, — нельзя пресмыкаться перед этой сволотой, иначе жить не стоит.

— Вы меня не так поняли, — как можно спокойнее ответил я, хотя хотелось вскочить и схватить рыбака за грудки. — Я не собираюсь просить у Заварзина пощады, просто хочу внести ясность. Он тоже должен знать о своих перспективах, если полезет на рожон.

— Хорошо, я все понял! — с готовностью воскликнул рыжий. — Я не вмешиваюсь в твои дела, просто не могу позволить, чтобы моя сеструха елозила на коленях перед этим паханом...

Я полюбопытствовал:

— А что бы ты предпринял на ее месте?

— В полицию побежал бы... Написал заявление об убийстве Заварзиным ее мужа, об угрозах, и все это приплюсовалось бы к тому делу, по которому он сидит.

— А где факты? — спросил я.

— Ты, она, я — это тебе не факты?

— Брось, Гунар, фсе это только эмоцыи, суду нужно другое, — Велта попыталась урезонить брата.

— Ну что ж, — развел он руками, — остается только самосуд. Выхода нет, и получается, я не зря говорил о своих с ножичьками.

Мы выпили за то, чтобы земля Эдику была пухом, потом еще раз и еще...

Часа за два обе бутылки да и тарелки опустели.

Велта позвонила подруге, где находился ее пацаненок с болонкой.

Понемногу хмель брал свое. И, как обычно, когото особенно тянуло излить душу, а другой молча слушал.

Язык развязался у Гунара, и он рассказал любопытную историю о себе. О том, как в начале своей рыбацкой жизни работал мукомолом на среднем рефрижераторе. Я понял, что в мире существуют галеры, именуемые СРТ или БМРТ, и рабы, называемые Гунарами.

В пятидесятиградусную жару он молол рыбу на старой, сотни раз ремонтированной мельнице, в которой от перегрузки все время забивало шнек.

Пока он ломиком раскупоривал его, мешок переполнялся мукой, и нужно было успеть ухватить его за горло и длинной иглой зашить сурафыми нитками. Но и этого мало: наполненный мешок он оттаскивал в другой конец трюма и укладывал в штабель. За смену следафало намолоть около трехсот мешкаф — значит, триста раз нагнуться, взять груз на плечо, оттаранить его в другой конец трюма.