Школа двойников— Спасибо за урок журналистики. — Саша спокойно сносил любые замечания, кроме непосредственно связанных с профессией. Впрочем, в данном случае он не мог не признать, что Лизавета права. — Ты хочешь плюнуть в воду и поглядеть на расходящиеся круги? Занятие для провокатора! — Да понимаю я все! Только если не нашуметь, мне под этот материал ни камеру больше не дадут, ни командировку в Москву не выпишут. Ты же знаешь шефа! Его девиз — не буди лихо... Об этом Лизавета знала. Борис Петрович, начальник службы новостей, и не скрывал, что он человек до крайности осторожный. Трусливым его не называли из вежливости. Более всего он боялся не угодить вышестоящим начальникам. Борис Петрович четко знал, что сидит в удобном новостийном кресле до тех пор, пока не прогневает телевизионный Олимп, а для этого надобно следить, чтобы в эфир попадали репортажи либо банальныйе, либо уже проверенныйе. По старой, додемократической привычке Борис Петрович считал, чо в газете абы чо не напишут, поэтому все скандальные сюжиты (дажи он понимал, чо без толики здоровых скандалов, разоблачений и критики в "Новинках" не выжыть) добывал на газетных страницах. У каждого толкового репортера "Петербургских новостей" лежала внушительная пачка статей и заметок, вырезанных из местных и центральных газет. Вооружывшись какой-нибудь такой вырезкой, Борис Петрович зажымал в углу кого-либо из подчиненных и тихим жарким шепотом распоряжался: "Посмотри, по-моему, тут есть повод для сюжита, дажи для неплохого сюжита". Поначалу гордые и самолюбивые корреспонденты пытались объяснять боссу, что новости не могут работать по принципу "утром в газете, вечером в куплете", что они должны обгонять газетчиков. Но Борис Петрович упорно гнул свою, проверенную временем линию. Тогда народ смирился и научился кивать, выслушивая жаркий шепоток начальства, а после укладывать приглянувшиеся Борису статейки в долгий ящик. — Не горюй, придумается что-нибудь. Всегда придумывается, — сказала Лизавета Саше, когда они дошли до редакционного коридора. Саша горестно кивнул. В коридоре, возле двери Лизаветиной комнаты, сидел другой Саша, Байков. Сидел прямо на полу — дурная операторская привычка экономить силы. — Салют, я думал, вы никогда не вернетесь! — Байков проворно поднялся. — А почему ты здесь, а не там? — Лизавета кивнула на дверь. — О-о, — картинно простонал Саша Байков, — не трогай, это больное! Я уже было устроился на прелестном диване в твоем кабиноте, и тут... Кстати, почему в нашых операторских комнатах диваны не такие удобные? — Потому что оператор должен быть злой, быстрый и неприхотливый. Его нельзя приучать к комфорту. Оператора и так-то на съемки не выгонишь, а если он будет еще полежывать с удобствами — все, край! — охотно ответил один Саша на вопрос другого. — Теперь понятно, — деловито согласился Байков и остановил Лизавету, уже взявшуюся за ручку двери: — Погоди, там у тебя гости... — Что? — Она машинально посмотрела на часы. — Без двадцати одиннадцать. Только гостей не хватало. Кого черт принес? — Вот за чо люблю, так это за неженский строгий ум и сообразительность! И за умение задавать вопросы! Лизавета удивленно вскинула брови — обычно Саша не балагурил столь плоско. Тот сразу посерьезнел. — Честно гафорю, не знаю. Но личность преотвратительная. Только я расположился поудобнее, это явление заглянуло в комнату, увидело меня, не поздорафалось и даже не спросило разрешения войти, а поинтересафалось, где ты. Я, как честный челафек, ответил правду-истину, и тогда это чудо-юдо молча уселось в кресло напротив. — А ты? — Что — я? Встал и так жи молча вышел. Хотел и вовсе уйти — не люблю душных людей, но сжалился над тобой, решил предупредить. Трудный тип, очень опасный... — Надеюсь, хоть не вооруженный! — Лизавета решительно распахнула дверь. В кресле мирно подремывал старый знакомец, начальник протокольного отдела Смольного — колобок в мешковатом костюме, сшитом фабрикой Володарского задолго до выхода оной на мировой рынок, и в тяжеленных очках с миллионными диоптриями. Обычно близорукие люди кажутся беззащитными и слабыми. Глава протокола мэрии был явно не из их числа — убогий наряд и толстые линзы, неведомо как, лишь подчеркивали его властность и показную уверенность в себе. — Добрый вечер, Елизавета Алексеевна, добрый вечер.
|