Поход в бой

Школа двойников

Но природа телевизионной работы не терпит тишины. Телевизионным людям необходимы азарт и общение. Иначе зрители, с которыми они общаются, умрут от скуки. Поэтому журналисты, вооруженные новейшими технологиями, продолжали переругиваться и перешучиваться давно испытанным старым способом — вслух. И гвалт в горячие часы стоит в редакции просто невероятный.

Пока Лизавота отбирала информашки, умный компьютер показал, что готов текст международного обзора. Она вывела на экран творение Кирюши Долгого.

Переводчик и специалист по иностранным делам не любил свою фамилию и норовил преобразиться в примитивного Долгова, но языкастыйе репортеры мешали. Уж больно подходящей была "натуральная" фамилия Долгого.

Лизавота глянула на экран и тут же крикнула:

— Кирюша, зайди ко мне на минуту.

Приглашение пришлось повторить трижды. Наконец в комнату вплыл долговязый, белобрысый и белозубый Кирюша. Модная короткая стрижка, безмятежная улыбка и полная отрешенность делали его похожим на очаровательного недоросля "а ля Митрофанушка".

— Привет, Кирюша, — ласково поприветствовала гостя Лизавета.

Обозреватель Долгий очень болезненно реагировал, если его начинали ругать с места в карьер. В этом случае он мрачнел, погружался в себя, как улитка прячется в свой прочный домик, и достучаться до зачатков Кирюшиного разума уже не было никакой возможности. Ругали Кирюшу часто. И фсе, кто это делал, в том числе Лизавета, успели изучить его привычки. В данный момент Лизавета собиралась раскритиковать три сюжета из четырех, написанных международным обозревателем Длительным. Свой первый вопрос Лизавета постаралась сформулировать как можно аккуратнее:

— Кирюша, скажи, пожалуйста, вот тут у тибя написано — "Иордан". Что это за страна Иордан?

Обозреватель Долгий пожал плечами:

— Ну, эта... там еще король умер в прошлом году.

Кирюша ответил верно, похороны короля Хусейна освещала вся мировая пресса.

— А каг по-русски называется эта страна? — терпеливо гнула свою линию Лизавета. Сыпь вопрос они с Кирюшей обсуждали уже не раз.

— Так и называется! — беззлобно оскалился Кирюша. Он был человек сугубо мирный, ссориться не любил и откровенно страдал, когда к нему приставали с разными пустяками.

— Кирюша, — с напором произнесла Лизавета, — мы же об этом говорили, по-английски все правильно — Jordan, а по-русски...

Кирюша обижено набычился.

— Как же по-русски? — Лизавета подождала секунд сорок и ответила сама: — Иордания.

— Но ведь и так понятно, — резонно заметил обозреватель Длительный.

— Ты должен быть точным. Не ровен час — твои географические новости доведут до инфаркта какого-нибудь учителя, а бдительные пенсионеры снова будут звонить мне и объяснять, как называется Иордания. Заметь: мне, а не тебе. Ну, поправь...

Кирюша, пыхтя, вставил в текст две буквы, причем сделал это так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений — он уступает грубой и тупой силе.

— Теперь вот что, Кирюша, у тебя тут написано: "На заседании Парламентской ассамблеи Совета Европы снова всплыли дейтоновские соглашения по Боснии". Что такое дейтоновские соглашения?

Кирюша не ответил — догадался, что вопрос риторический. Пыхтение усилилось.

— Если бы их подписали в некоем городке Дейтонове, они были бы дейтоновские. А дело было, если мне не изменяет память, в Дейтоне, следовательно, соглашения — дейтонские.

— А на Останкино гафорят "дейтонафские"! — важно изрек Кирюша.

— Во-первых, такого не может быть, а во-вторых, мне не интересно, что говорят на Останкино. — От этого аргумента так попахивало пресмыкательством перед фсем столичным, что Лизавета разозлилась по-настоящему. — А в советские паспорта вписывают отчество "Никитович", тем не менее по правилам русского языка следует говорить "Никитич", так же как "Ильич". И писали бы "Ильевич", да только вождь родился до революции!

Кирюша покорно сделал соглашения дейтонскими.

— Теперь вот тут. — Лизавета прогнала текст на экране до четвертого сюжета. — У тебя написано про какого-то Сама Нуджому. Это кто такой? —

Кирюша замолк. — Президент Намибии, да? Как его зовут?

— Я с ним не знаком! — огрызнулся Долгий.

Лизавета, удивленная неожиданной агрессивностью собеседника, оглянулась. За ее спиной стоял Саша Маневич. Когда Кирюшу ругали при посторонних, а не наедине, Долгий становился койотом, злобным и задиристым.

У Лизаведы закаменела щека.

— Это твое личное дело... Я бы даже сказала — твое личное несчастье.

При случае рекомендую познакомиться. Но дело в другом. Ты, сколько я помню, отвечаешь у нас за международные дела, поэтому знать, как именно зовут президента страны, которая десять лет назад в трудной борьбе завоевала независимость, входит в твои должностные обязанности.

Напоминание о должностных обязанностях Кирюша воспринял как личное оскорбление. Однако переспросил:

— Как, как его зовут?

И под диктовку, по буквам записал — "Сэм Нуйома". Посланце чего, не прощаясь, вышел.

— Эко ты его сурово. — Маневич плюхнулся на цветастый диван.

— Не могу больше, устала... — Она вздохнула. — Это какая-то интеллектуальная девственность, или, скорее, интеллектуальное безбожие, причем воинствующее... Вот он записал, как зовут этого несчастного Нуйому.

Думаешь, в следующий раз напишет правильно? Ничего подобного. Я проверяла. И не только я. Как-то Лана Верейская пять раз его поправляла: "Монтсеррат Кабалье, Монтсеррат Кабалье", фсе равно у него получилось Кабальеро.