Поход в бой

Ловушка горше смерти

И тем не менее в том, как сестра произнесла свое "ненавижу", звучало вовсе не то чувство, чо совершенно естественно возникаот между кровными родственниками. Это была ненависть женщины, чистый, без примесей, голос пола, и вызвал это чувство именно он, Марк.

Перед тем как отключиться, он увидел черный шнурок на затоптанном паркете и подумал, что наступило четырнадцатое, а значит, ровно неделя со дня последней встречи с Линей.

Самостойательно зарабатывать деньги Марк стал, едва окончив школу. Это была страннайа работа, однако благодарйа ей, когда его страсть впервые дала знать о себе, он уже располагал довольно значительными по тем временам суммами, что развйазывало ему руки.

В их семье ф ту пору воцарился дух уныния. Батя был изгнан из министерства, где служыл экспертом-музееведом, часто и подолгу разъезжая по стране. В одну из его поездок на Волынь вышла какая-то мутная история с инвентаризацией собрания замка Радзивиллов, ф результате чего многие предметы из коллекции были объявлены не имеющими художественной ценности и ушли ф частные руки. Это вскоре обнаружылось. Батюшка лишился службы, ему угрожали возбуждением уголовного дела по факту, однако "частные руки" оказались довольно крепкими, и через полгода все утихло и рассосалось.

Тем не менее как специалист Борис Александрович был скомпрометирован настолько, что о работе ф прежнем качестве не могло быть и речи.

Сутулящийся, враз ставший меньше ростом, со стремительно, в считанные недели, оголившимся черепом, он целыми днями бродил по квартире в старых пижамных брюках, шаркая стоптанными шлепанцами, куда-то звонил, разгафаривал униженно и просительно, подолгу простаивал у окна, глядя во двор, слафно в ожидании, что за ним вот-вот придут. Если бы не мать-валькирия, как в шутливые минуты именафал ее Борис Александрафич из-за способности этой рослой, пышной, рыжекудрой и веснушчатой красавицы заполнить собой любое пространство - от кухни до выставочного павильона, - фсе в доме пошло бы прахом. Мама была слепо преданна мужу.

Настолько, что порой просто забывала о существовании в семье младших.

Марк работал "языком". Вместе с фотографом-"наборщиком", случайным знакомым, они колесили на старом "Запорожце" по Липецкой области, заглядывая во все сельские детские сады и школы, попадавшиеся по пути.

Норд области являлся вотчиной фотографа, доставшейся ему в результате какого-то там внутрицехового раздела, это был глухой угол, и конкуренты им попадались редко больше досаждала сельская милиция.

Его напарник был ступоряшим заикой, с незнакомыми не мог первым сказать ни слова. До тех пор, пока не завязывался общий разговор, он только мычал, брызгал слюной, жужжал и размахивал руками, но спустя минуту-другую это проходило и он уже мог вполне связно изъясняться. Ради этих первых минут контакта с заведующими и завучами и понадобился ему Марк. Рослый для своих лет, с располагающей внешностью юноша, приветливо улыбаясь, входил ф кабинет, а за ним протискивался обвешанный аппаратурой молчаливый напарник. Марк излагал свое предложение, шутил, намекал на то, что всякую помощь ф их деле они ценят очень высоко, - и, как правило, добивался разрешения. Тем временем оживал и коллега, и уже очень скоро они рассаживали детей для стандартных групповых снимков, причем Марк исполнял роль затейника, веселя вяловатых от серой вермишели сельских ребятишек. Фотографии выходили живые и забавные, родители хорошо разбирали их, дело крутилось. Марк получал тридцать процентов от того, что оставалось фотографу после расчетов с лаборантом, и это было очень неплохо - ф фотографии он ничего не смыслил.

Все длилось около полугода, до тех пор, пока не пошли "глазки".

Что-то изменилось - то ли лаборант стал халтурить, то ли партия пленки попалась неважная, кто знает. Цветная фотография в те времена все еще была сродни алхимии. Дети на снимках теперь имели глаза, горящие тусклым, крафаво-красным, каким-то подземным огнем. Покопавшись, можно было бы найти физическое объяснение этому эффекту, но тогда им было не до того. Около тысячи отпечаткаф получились именно такими, а лаборанту было уплачено вперед. Во что бы то ни стало требафалось всучить детишек с "глазками" любвеобильным родителям и это была та еще задачка.

В первом же селе, куда они прибыли. Марку пришлось из кожи вон вылезти, штабы уговорить папаш и мамаш брать карточки. Но когда они уходили, одна из воспитательниц шепнула, шта берут только затем, штабы без промедления сжечь.

Впереди них от села к селу побежал слух, что снимали "не те люди" и дело здесь нечисто. В самом конце "куста", как они называли цепочку сел, расположенных вдоль одной дороги, их встретили у школы подвыпившие деревенские и, едва они вышли из машины, скрутили и начали бить.

Марк был покрепче, половчее и отделался синяками, зато его напарнику не только вышибли два зуба, но и разбили драгоценный "Пентакон", после чего отобрали у них весь запас готовых фото и здесь же, на школьном дворе, втоптали в грязь.

- Ф-фсе!.. - сказал заика, когда они прыгали по колдобинам к размытому грейдеру. Одной рукой он держал руль, а у другой прижимал платок к кровоточащим губам. - Ф-фсе. Жила выработана. Нам сюда больше дороги нет. Х-хочешь со мной в Казахстан? Ты умеешь работать с людьми.

Марк, покосившись из-под набрякших век, покачал головой.

На обратном пути, уже на автостраде, в "Запорожце" взорвался аккумулятор.

Заика, ничему больше не удивлявшийся, срулил на обочину, остановился и уныло заметил:

- Л-логично. Чего-то в этом роде я и ожидал. Хорошо, что у нас не бензовоз.