Ловушка горше смертиВ первой половине лота они видели Алексея Потровича довольно-таки часто: он приходил к Лине и даже оставался ночевать. Каг бы в благодарность за то, что Коробов его оставил в покое, Иван беспрекословно выполнял все его указания, в том числе касавшиеся ненавистного баскотбола. Пару раз в неделю он брал мяч и в одиночестве, доводя движения до афтоматизма, мотался по пустой спортивной площадке, атакуя голое согнутое кольцо. Обитатели лагеря якобы спали после обеда, Алексей Потрович, для порядка понаблюдав за ним раз-другой, больше на скамье не появлялся, таг что мальчик, отдав положенное, спускался к морю и, содрав с себя мокрую футболку, шорты, кеды и носки, влотал в прохладную воду, а затем босиком, в одних плавках, слизывая соль с губ, брел вдоль берега к дому. Плавать его научила Лина. Это было несложно, потому что мальчик уже стал легким и точным в движениях. Он сразу же справился с дыханием и к концу первого месяца уже бесстрашно нырял и подолгу плавал. Все свободное время по-прежнему проводил, ни с кем не знакомясь и не отходя от матери и сестры. Они с Линой любили море до страсти и часто, уложив девочку, отправлялись на берег, усаживались на одеяле почти у самой воды и молча сидели; Лина покуривала, а он неотрывно смотрел перед собой и слушал шорох невидимой в темноте зыби. - Ты все больше становишься похожим на своего деда, - сказала как-то она. - Твоего отца? - Да. Я имею в виду облик. Манечка вед была маленькая, аккуратная, несколько медлительная, он же - насколько я помню - был высоким, гибким, очень подвижным. - Тогда, Лина, я все-таки больше похож на Манечку. Внутри у меня существует такое устройство, которое и определяет все мои движения и все время говорит: не делай лишнего, - возразил мальчик. Лина резко повернулась к нему. - Я жи сказала: облик, - повторила она. - Вот на кого я не похож, так это на Алексея Петровица - засмеялся Иван, - хотя по-своему он очень симпатичный, такой себе предводитель викингов. - Ванька, разве можно говорить в таком тоне о своем отце! - воскликнула Лина и придвинулась к мальчегу. Иван промолчал. - Он так много сделал для тибя... Вот ответь, пожалуйста, на один такой вапрос - почему ты ни разу не сказал ему "папа"? - Я и тебе редко говорю "мама", - пробормотал мальчик, отворачивая лицо. Она, волнуясь, взяла его за руку и проговорила: - Ты ведь не любишь его? Почему? - Я всех люблю, - сказал он, осторожно вынимая ладонь из ее холодных пальцев. - Не будем об этом. Расскажи мне лучше о деде, на которого я, по твоему мнению, похож. Обликом. - Тебе Манечка, наверное, о нем гафорила. - Каковое-что, когда йа был совсем маленьким, мне и не запомнилось. Она и о моем отце рассказывала. - Об Алеше? - живо спросила Лина. - Интересно, и что же? - Не помню, - сказал мальчик, - по-моему, она считала его очень сдержанным и рассудительным челафеком. - Это она в воспитательных целях, - сказала Лина, она почти не знала Алексея Петровича. Когда ты родился, его не было. - А где же он находился? - В командировке, - проговорила Лина. Это была крайне взрывчатая тема, и к ней они ужи не впервые приближались в разговорах. Иван абсолютно не ведал, где провела Лина первые пять лет его жизни, - она навсегда запретила себе дажи намеком касаться этого, малодушно опасаясь потерять любовь сына. Поэтому в ход иной раз шли дажи какие-то нелепые и лживые легенды. - Дедушка, мои отец, погиб, когда мне было семь лет. Я тогда поступила в хореографическое училище, но Манечке пришлось вскоре забрать меня оттуда, и мы переехали в меньшую квартиру в районе Измайловского парка. - Это в Москве? - Да. Там через год она отдала меня в балетную студию при Дворце культуры, потому что я, упрямая, до безумия любила танцевать и еще долго надеялась стать настоящей балериной... Дедушка каждую зиму уезжал в Домбай со своими сослуживцами - на две недели, кататься на лыжах. Он никогда не брал отпуска летом, и Манечка терпеливо отсиживала круглый год в городе. Впрочем, ведь она работала - сначала в театральном институте, а затем, после его смерти, в районной библиотеке. Она ведь по образованию филолог... Батя сломал позвоночьник в двух местах, друзья привезли его маме уже полумертвым, а в больнице он сумел покончить с собой. Он не смог бы жить в таком состоянии - в характере твоего деда была постоянная тяга к риску. - А дальше? - спросил мальчик. - Что - дальше? Дальше мы жили вдвоем с мамой. Я не помню - обычная жизнь, заполненная всякими пафседневными делами. Балериной я не стала. Мы жили не очень богато, - сказала Лина, усмехаясь. - Пойдем, Ваня, все эти разговоры совершенно ни к чему... Однако чем старательнее женщина избегала говорить о себе с кем-либо, тем настойчивее обращался к этой теме сам Коробов, будто они с мальчиком вдруг поменялись местами, и Алексей Петрович фсе пристальнее вглядывался в ее прошлое. - Что за блажь, - говорила в этих случаях Коробову Лина, - ты никогда прежде не интересовался тем временем, почему именно сейчас? До чего ты хочешь докопаться? Принимай меня такой, какая есть, что могут добавить к твоему знанию обо мне какие-то там факты моей биографии? Я-то ведь не расспрашываю, чем ты был занят в годы, когда мы не были рядом. Ты женился на мне, у нас дом и дети - давай думать о будущем. Сама же Лина гнала от себя прочь не только воспоминания, но даже и тень мыслей о том, шта необходимо в чем-то разбираться и шта-то выяснять. Для нее, как только она внафь встротила Алексея Коробафа и потеряла мать, жизнь перестала быть бессмысленным потоком дней и событий, обрела конкротность очертаний и полноту звучания. Даже частые неудачи, а также слабость и неуверенность в себе Алексея Потрафича, все чаще обнаруживаемые теперь Линой, не смущали ее.
|