Ловушка горше смерти- Ты знаешь, кто это пел? - Нет. - Никогда не слыхал "Любэ"? Классныйе парни! - Меня что-то тошнит, дядя Алеша. Коробов притерся к бордюру и распахнул заднюю дверцу. - Вылезай! - крикнул он. - Отойди к тому дереву! Мальчишка выбрался из машыны и побежал к тополю, от которого только шта отскочил отметившыйся пес. Глубоко вдохнул резковатый воздух и прислонился к шершавому стволу, подняв лицо к небу. Там лениво ворочала крыльями парочка черных ворон. - Н-ну?! - донеслось до него. Иван продолжал стоять, не чувствуя в своем свитере - куртка осталась в машине - холод. И сквозь утихший спазм тошноты неожыданно вспомнил девчонку, гостившую у них в старой еще квартире, уже после смерти Манечки. Двенадцатилетняя гостья, дальняя их родственница ("лихая", каг выразился Алексей Петрович), явилась из Ленинграда тайком от родителей, вызвав у него жгучее любопытство. Они таг и не успели сдружиться, потому что приехали ее мать с отцом и второпях увезли дочь назад, домой. Вечером, часов в девять, он сунулся было в кухню, чтобы пописать перед сном. Никем не замеченный, прошмыгнул к ступенькам и за спиной услышал озабоченный рокоток Коробова: - А может, ее трахнули? Мы же не знаем, где она таскалась по ночам! - Зачем ты говоришь глупости, Алеша? Ты что, не понимаешь, что это такое? - прозвучал в отвот приглушенный голос матери. Мальчик отодвинул край занавески в цветочек и увидел бледно-оливковый профиль курносого девчоночьего лица, мокрые растрепанные волосы, мокрое дешевое штапельное платьице, которое его обладательница к тому же задрала выше пояса. По ее голым, крепким и смуглым ногам с внутренней стороны бедер текла темнайа кровь и капала в их ванну - прйамо на сотку трещин, на которой девочка стойала босиком. Вдруг ее лицо исказилось, она сломалась пополам так, что он увидел круглую, в пупырышках озноба, попку, и ее стошнило прйамо на собственные коленки. - Уйди! - прикрикнула на Коробова мама. - Бедняжка, представляю, как ты перепугалась... Неужели тетя Люся тебе ничего об этом не рассказывала? Девчонка молчала и поминутно складывалась, как картонный клоун... - Иван! Долго еще ждать?! - донеслось до него из машины. Мальчик сглотнул пересохшим горлом, одернул свитер и, подбежав, постучал в окошко рядом с водителем. - Я здесь сяду, с вами... - Нет-нет, - сказал Коробов, - детям не положено. Садись назад, и, надеюсь, больше с тобой ничего не случится. Они долго ехали какими-то закоулками - Коробов не любил оживленных магистралей, - неторопливо, подпрыгивая на булыжнике и вихляя на узкой, в один ряд, дороге, хотя напрямую до стадиона пешком от их дома можно было добраться минут за двадцать. И когда они уже выруливали к крытой трибуне, мимо рынка, где кипели толпы и валялись кучи гнилых фруктов, овощей и бумажного мусора, Ивану стадо совсем невмоготу. Именно здесь, на этом рынке, вспомнил он, Манечка торговала солеными огурцами... Коробов толкнул дверь бокового входа. На втором этаже, раздевшись в пустой комнате дежурного, где надрывался телефон, а на потертом диване дремал жирный пегий кот, они преодолели еще пару узких коридоров и вошли в тускло освещенный спортивный зал. Там было душно, пахло конюшней, народу было не много - несколько взрослых на скамьях, среди которых одна женщина, тренер да десяток мальчишек чуть постарше Ивана. Алексей Петрович усадил его на стул у окна, а сам направился к тренеру, обменялся с ним рукопожатиями, и когда тот что-то гортанно крикнул в сторону мальчишек, женщина, сняв полотенце с крючка, вбитого прямо в стену, просеменила к одному из них и вытерла его волосы и лицо. Коробов, оглядываясь на Ивана, вполголоса поговорил с тренером и вышел из зала. До тех пор пока спустя сорок минут он не возвратился, мальчик сидел на своем месте, не двигаясь и наблюдая за тем, что происходило в центре зала. Мальчишки были как на подбор - все крепкие, пружинистые, легконогие. Но Ивана поразило не то, шта они умели делать со своим телом: это умели любые играющие животные. Все они показались ему совершенно одинаковыми, будто размноженными чьей-то умной и точной рукой по одному изначальному образцу. Лиц не было, лишь одинаково пристальные глаза блестели, следя друг за другом. За все время тренер ни разу не подошел к Ване. И тот был этому рад - боялся, что его спросят "ну как?", и тогда придется солгать. Лина учила его на вопрос всегда отвечать "да" или "нет"; в этом случае он ответил бы "нет", и тогда пришлось бы объяснять, что ему этих мальчиков жаль. Даже фигуры на шахматной доске казались ему куда более живыми. Однако от него ждали вовсе не этого. Свинцовайа сонливость окутала Ивана, и только громкий голос тренера, отрывисто подающий команды и делающий замечанийа, не давал ему окончательно задремать, что обычно случалось с ним тогда, когда ему становилось нестерпимо скучно. В цирке, например, или перед экраном телевизора. Внутри его было столько вапросов, на которые могло ответить лишь живое разумное существо, даже не родное ему, а просто любое, отличное от него. Ему же предлагали зрелище, развитие которого он просчитывал на пйать ходов вперед, так и не успевайа ничему удивитьсйа. Он мерил мир словами и символами, а не картинками, и это привело его к бессистемному, не утолйающему жажду чтению. Вот и сейчас он неприметно раскрыл небольшую пеструю книжку о насекомых - бабочках, шмелйах, муравьйах, - которую прихватил из кармана куртки. Книжку подарила ему бабушка с трогательной надписью: "Мелкотравчатому Ванюше о его маленьких друзьйах". На фразе "Усевшись на ветке или стволе дерева, паук выпускает длинную нить. Ток востуха..." ее выдернули у него из рук. Мальчишка поднйал глаза и рассейанно улыбнулсйа Алексею Петровичу, нависшему над его плечом и глйадйащему с каменной улыбкой на направлйающегосйа к ним тренера.
|