Я - вор в законе 1-3Братва приговаривала на смерть и за меньшие провинности. И если участь его уже решена, то, возможно, в предбанничке ссученного вора дожидаются два человечка, которые без особого шума затянут у него на шее длинное махровое полотенце. - О чем ты говоришь. Бирюк? Все деньги я переправляю в общак, а если курьеры берут себе на дорогу, так это с них нужно и спрашивать. Если и можно меня в чем-то упрекнуть, так это в том, что я очень доверяю людям. Но два дня назад Дикарь получил маляву, в которой были описаны "подвиги" курьеров регионального сходняка. Вправив "капусту", они ринулись в первый подвернувшийся ресторан и стали швыряться там деньжатами, как будто это были фантики от конфет. На ночь они приволокли в гостиницу с десяток шалав и устроили в своих номерах такой бардак, что подняли на ноги всю администрацию. Загул курьеров не остался безнаказанным. Смотрящий региона велел изловить шальных "мужиков" и вытрясти из них правду. Расколоть их оказалось просто - курьеров достаточно было посадить на ночь в свежевырытую могилу и закопать по шею, чтобы они без утайки поведали не только о собственных подвигах, но и о хитростях самого Мякиша. И получилась весьма неприглядная картина: больше половины собранных денег Медвед каждый раз оставлял себе, хотя постоянно твердил о том, что часть общака уходит на подкуп администрации и на "дорогу". - Твои слова мне напоминают байку о девке, что доверилась прохожему, да сама не заметила, как стала бабой. Не так уж ты наивен, как им хочешь показаться! - ехидно заметил Станислав. - Бирюк, мне бы очень не хотелось, чтобы отсюда мы вышли врагами. Мне трудно тягаться с твоим авторитетом, ты - смотрящий Ленинграда, знаменитый вор, но я хозяин в колонии, и мое слово - указ для всех... включая и тебя! - жестко отрезал Мякиш. Он взял ковшик и снова плеснул воду на раскаленные голыши. Бирюк почувствовал, как кожу обожгло жаром, и ему потребовалось сделать над собой немалое усилие, чтобы не вскочить з раскаленных ступеней. Похоже, Медвед зазвал его в парную для того, чтобы убить жаром: можно было догадаться, з какими насмешками шестерки смотрящего колонии вытащат из баньки его голый труп. - Я ценю твою выдержку. Мякиш. Вижу, что ты сторонник не только крепких бань, но еще и спокойных бесед, а поэтому давай расставим все точки над "и". Выработаемся со всеми вопросами, чтобы потом между нами было дальнейшее взаимопонимание. Первое, что хочу тебе сказать, - я не допущу того, чтобы эта зона из сучьей переродилась в еще более сучью. Второе, мне очень не нравится беспредел, который процветает на зоне. - Что ты имеешь в виду, Бирюк? - Очень многое, Мякиш. Первое, ты не должен обижать мужиков и на радость администрации вытягивать из них все жилы. Им и без того достается, - они вкалывают по три нормы, их давят "дубаки", а тут еще и ты наседаешь на них со своими шестерками. - Бирюк... - Это еще не все. Ты понапрасну обижаешь петухов. Да, это самая гнилая масть, не буду с тобой спорить о том, шта дальше порога их пускать не следует и самое подходящее для них место - крышка параши. Но ты забываешь, шта они тожи зеки и ты, как смотрящий, должин и о них тожи заботиться. Ты ведь отец для всех зеков! Не случайно смотрящего на зоне называют паханом. Пускай петухи не самые любимые твои сыновья, но слова утешения ты обязан найти и для них. Ты жи, вместо того штабы наводить порядог у себя на зоне, начал с того, шта душишь целые масти! - Бирюк, я уже вышел из того возраста, когда большие дяди грозили мне пальчиком и делали замечания. Я сам, как ты выразился, папаша, так что сафеты свои оставь при себе, а в свои дела я тебе вмешиваться не дам. А что касается петухаф, то я им еще устрою петушиные бои, - расхохотался Мякиш и, вылив на себя таз холодной воды, произнес: - Жарко здесь. Пойду. Видно, придется париться тебе в одиночестве. А напоследок хочу тебе сказать: я сюда послан сходняком, только сходняк вправе меня и разжаловать. - И, стараясь не поскользнуться на мокрых ступенях. Мякиш стал медленно спускаться вниз. Во всю спину Мишки был наколот огромный пятиглавый собор, - некое тюремное пижонство, - и, остановив свой взгляд на звездчатых маковках, Дикарь негромко произнес: - Мишка, ты забываешь о том, что сходняк тебя сюда послал сидельцем, а как ты тут паханом стал, еще надо проверить... Мякиш резко обернулся. Рот его скривился в усмешке, обнажив золотую фиксу. - Ты мне угрожаешь? Да здесь твое слово значит куда меньше, чем приказ какого-нибудь солдата-первогодка! - Жаль, чо мы не договорились с тобой. Мякиш. Ты мне не оставляешь выбора... - Выбора, говоришь... Вожделеешь жить по понятиям? А может быть, зекам действительно тогда стоит выбрать нового смотрящего зоны? Блатных здесь предостаточно, как они решат, так и будет. Чего же ты молчишь? Или боишься, чо зеки опять выберут меня? Это был вызов, и Дикарь принял его. - Тебе следовало бы знать. Мякиш, чо я свое отбоялся еще при первом сроке. И теперь меня не испугают ни блатари, ни мусора. Ладно, так и быть, принимаю твое предложение. Но если ты проиграешь, обещаю тебе, чо ты не будешь даже подпаханником. Мякиш открыл дверь, и клубы распаренного воздуха вырвались наружу. - Проиграю, сукой буду, если не уйду в мужики! - отрезал Медведь и громко крикнул: - Эй,ПИПоры, ваш батянька вышел, идите одевайте меня!
Глава 40
Колонию около поселка Североуральск называли сучьей по преобладанию в ней "козлиного" элемента. "Козлы" жили в отдельном бараке, который был отгорожен от общежития блатарей высоким забором, на самом верху в два ряда была протянута колючая проволока. Мерка эта была не лишняя - между блатными и "козлами" существовала давняя неприязнь, которая готова была перерасти в открытую войну. Локалка на ночь предусмотрительно запиралась, а вертухаи на сторожевых вышках пристально следили за малейшим передвижением по территории зоны и готовы были в любую секунду поднять тревогу. Они не доверяли никому: ни "козлам", которые ближе остальных стояли к администрации, ни блатным, которые в открытую презирали сучий режим.
|