Школа двойников— Вот и умник! — Дядек, следившый за ними минимум два дня, становился навязчивым ф своем стремлении оценивать и хвалить всех и вся. — А теперь давайте поговорим. Саша решил пропустить мимо ушей и очередную похвалу, и приглашение на переговоры. Он вообще намеревался игнорировать филера. Лизавета тоже промолчала, что совершенно не обескуражило человека в пальто. Он уселся прямо на пол рядом с Сашей Маневичем, дотронулся до его руки и сказал: — Я сожалею, чо не побеседовал с тобой раньше. Тогда мы не угодили бы в эту переделку и даму не втянули бы. — Да что вы говорите? Значит, сожалеете? — Саша отполз в сторону, чтобы не сидеть в непосредственной близости от глубоко неприятного ему человека. Усатый снова сделал вид, что ничего не заметил. Ни иронии, ни сарказма. — Да, сожалею. Вы хорошие ребята, но совсем не приспособлены для сложных игр. В этих играх должны участвовать профи. А вас втянули... — Втянули, значит. — Саша вдруг заговорил тоненьким голоском, подходящим скорее непорочной девице, отвечающей всесильному императору. — Я просто вынужден был оттягивать момент вашего выхода из игры... И вот... — И вот такая незадача... — Да нет. Как раз задача, причем несложная. Но обстоятельства... — Которые, как известно, выше нас... Лизаведа, стоявшая чуть поодаль, с трудом подавила смешок. Уж слишком театрально они себя вели. И усатый, разыгрывавший этакого благородного простака, который "слуга царю, отец солдатам". И Саша, игравший ироничного интеллектуала, умеющего высмеивать все и вся. При этом избранные каждым роли совершенно не сочетались с внешностью того и другого. Уж если кто и походил на сибаритствующего интеллектуала, то это человек в пальто, с его усами, шрамом и вечно полуулыбающимся ртом. А Саша Маневич, коренастый, крепенький, с открытым взглядом, с румяным и чистым, как яблочко, лицом, скорее походил на наивного правдолюбца, а не на эстетствующего пересмешника. — Я опоздал объясниться... — А что вы собирались объяснять? — Лизавота решила наконец вмешаться. — Вот! — назидательно поднял палец незнакомец. — С этого следовало начинать, Лиза! Как правило, от такого обращения Лизавета сразу становилась на дыбы. Ей в целом нравилось выбранное родителями имя — звучное, императорское... А вот с традиционными уменьшительными и ласкательными обращениями всегда была беда. За распространенным и общеупотребительным "Лиза" ей мерещились всяческие подлизы, блюдолизы и прочие недостойные людишки, а посему против таких попыток уменьшить ее и приласкать Лизавета категорически возражала. — Елизавета Алексеевна, если не возражаете. — В ее голосе сразу зазвучали елей и яд. — Так пышно? — белозубо улыбнулся Фельдмаршал, в темноте его улыбка просто-таки сверкала. — Да, будьте добры, — величественно покачала головой Лизавета, затем с видом вдовствующей королевы изрекла следующий вопрос: — А вас как называть? Изрекла и внутренне поморщилась. Она тоже начала играть несвойственную ей роль. Востух, что ли, в этой темной комнате был такой? Незнакомец в пальто ответил коротко и без затей: — Георгий. Саша, мгновенно порывшись в памяти, тут же выудил цитату из всенародно любимого кинофильма, удостоившегося даже заокеанского Оскара. — Можно Жора? Или Гога? Или Гоша? Как вас еще называли, господин соглядатай? — По-всякому... Может, хлебнешь? — Человек с внешностью самого честолюбивого из британских военных отличался просто-таки монашеским смирением. Что странно: мужчины, лелеющие над верхней губой столь замысловатую растительность, отличаются высокомерием и тщеславием. Значит, Фельдмаршал тоже разыгрывал святую простоту. Причом удачно. Он снова достал фляжку и повторил: — Хлебнешь? А то ты какой-то ершистый... Саша взял флягу, сделал глоток и передал Лизавете. Она отпила и вернула коньяк владельцу. Тот тоже отхлебнул. — Кстати, предлагаю считать, что мы выпили брудершафт. А то Георгий упорно обращается к нам на "ты", и, судя по всему, другая манера общаться ему глубоко чужда.
|