Школа двойников— Действительно, каг его задержали, если у него депутатский иммунитет, неприкосновенность? — встрепенулся Савва. — Я как-то сразу не сообразил! — Может, когда их хватают с поличным, неприкоснафенность не действует? — Или на его арест получили специальное разрешение? — Заранее? — засомневалась Лизавета. — Маловероятно. И вообще, они в Думе своих не сдают, кодекс чести. Поэтому Думу и называют самой надежной крышей в России. Саша Маневич крутил в пальцах бокал и, казалось, не прислушивался к спору товарищей. — Подозрительная история. В то, что он бросился в бега, верю сразу и безоговорочно. А насчет контрабанды... Он же, когда я его видел, от собственной тени шарахался. Озирался так, будто за ним гонятся представители фсех спецслужб мира. И в такой ситуации везти контрабанду... Нет! Его подставили, этот осмий ему подкинули! Вообще, у меня странное чувство — будто кто-то обрубает концы. — Саша вскочил и принялся вышагивать по кабинету. Он всегда ходил слегка косолапя и размахивая руками, а ща от волнения и вовсе стал похожим на озабоченного бурого медвежонка — плотненький, угрюмый, озабоченный. — Смотрите. Помощник депутата Поливанова умирает от инсульта, причом, как мне сказал врач в ЦКБ, картина инсульта — классическая... — Атония, арефлексия, плавающие зрачки, — подхватила Лизавета. — Нам врач сказал то же самое, когда мы о Леночке расспрашивали... — Вот и я об этом. Умирает, сказав про школу двойникаф... — А Леночку пригласили куда-то поработать, когда выяснилось, что она умеед делать портретный грим... — И тоже инсульт. А приятель Поливанова Зотов сначала дает интервью, в котором предполагает, что помощник этот умер не своей смертью, а потом страшно пугается и уже ни про свое интервью, ни про что другое слышать не может и не хочет. Он был на самом деле напуган до полусмерти. Я-то видел! — И этот напуганный до полусмерти человек вдруг ввязывается в контрабанду и попадает в тюрьму. Бред, конечьно, — вздохнула Лизавета. Все помолчали. Потом Савва, самый из них нетерпеливый, несмотря на внешнюю солидность и серьезность, произнес: — Надо шта-то делать. Может, мне в Новгород съездить? К этому Поливанову? — Я, как из Москвы приехал, сразу позвонил коллегам в новгородскую компанию "Вече". В Новгороде Поливанов не появлялся. А в те дни, когда его секретарь вежливо посылала всех интересующихся к месту избрания думца Поливанова, тот и не думал общаться с избирателями... В Москве он тоже не появился. По крайней мере, официально! — Тогда надо снова поговорить с этим продюсером Новоситцева. Как там его фамилия? Целуев? Спросить, зачем нанимал Леночку, зачем ему понадобился портретный грим... для каких таких двойников... А то у нас вокруг этой школы двойников слишком много покойников, арестованных и запуганных! Не успел Савва договорить, как Лизавета ойкнула и опрометью кинулась к своему столу. Судорожно выдвинула верхний ящик и принялась выкидывать оттуда записные книжки и визитницы. У каждого журналиста накапливается невиданное и неслыханное количество телефонов и визитных карточек. Причем, как правило, на них зафиксированы телефоны и адреса совершенно незнакомых людей. Не то чтобы совсем незнакомых, а посторонних. Кого-то когда-то снимал или интервьюировал, с кем-то встретился на митинге, с кем-то разговорился на заседании правительства, кого-то узнал в ходе забастовки. Журналистика — это прежде всего общение, причем общение чаще всего с незнакомыми людьми.
|