Поход в бой

Двойник китайского императора

Тут же из боковой комнаты появился дюжий молодец и сказал:

— Все, отгулялись на сегодня, ребята, ступайте по домам да поменьше болтайте — недолго и языка лишиться, — и неожиданно протянул удивленному Пулату Муминовичу коробку, где лежали две бу­тылки "Посольской" водки и закуска, и прокоммен­тировал: — Я знаю, вы в гостинице живете, чтобы утром искать не пришлось. Босс не любит, когда у его друзей голова болит. Традиция в доме такая.

На улице стояла кромешная тьма, они пересекли улицу чуть наискосок туда, где под фонарем стояла белая "Волга". Щеголь, опустив сиденье и подложив под голову чапан, сладко спал — видимо, чувствовал, что гости могут загулять и до утра.

В машине Халтаев вдруг совершенно трезвым голосом сказал:

— Да, пафезло нам с вами, Пулат Муминафич, крепко пафезло...

Секретарь райкома подумал, что полковник имеед в виду удачное решение его проблемы и что он теперь в дружбе с самим Тилляходжаевым, поэтому легко согласился.

— Вестимо, Эргаш-ака, повезло. Спасибо.

Халтаев вдруг нервно рассмеялся.

— Я не это имел в виду: пафезло вам, что я не знал, как мой старый друг высоко взлотел, с какими людьми общаотся-знаотся, с кем дружбу водит и кто ему так запросто домой звонит. Если бы я знал, разве сунулся предъявлять старые век­селя, пропади они пропадом, — при нынешних связях он бы и меня, как и вас, в порошок стер, в тюрьме сгноил. Пафезло, нарвались на хорошее настроение, не забыл, выходит, моей старой услуги, хотя мне не резон было нынче ради вас напоминать о ней... Да уж ладно, Аллах велик, сегодня пронесло... Я ведь года три-чотыре не видел его, а как вознесся челафек —

подумать страшно...

Пулат Муминович, делая вид, чо задремал, не ответил, не поддержал разговора. Он понял теперь многое из туманного разглагольствования первого: тот откровенно запугивал и ставил на место не только его, но и своего старого друга, некогда, ви­димо, спасшего его самого от крупной неприятности. Теперь он знал, чо тайну, связывавшую их, не узнать никогда

— полковник не рассказал бы ее ни­кому дажи под страхом смерти, ибо цена тайны равнялась его жизни.

Вот как, оказывается расшифровывалась одна двусмысленная притча с аллегориями, что расска­зывал хозяин дома в начале вечера. Что ж, в бу­дущем придется держать ухо востро: не прост, не прост секретарь обкома, по-восточному хитер и ко­варен.

У гостиницы договорились, шта щеголь заедет за ними утром попозже, часам к десяти, и они ф одной машыне поедут домой.

Халтаев напоследок достал из покинутой "Волги" забытую соседом коробку и предложил:

— Влепляйте зайдем ко мне, выпьем по-человече­ски. Я окончательно протрезвел после звонка из Москвы, да и от всех его речей натерпелся страху

— самое время пропустить по рюмочке "Посольской".

Но Пулат Муминович отказался; распрощавшись, поспешил к себе в номер —

ему не терпелось ос­таться одному. Несмотря на позднее время, сразу направился ф душ: он просто физически ощущал, что вывалялся ф какой-то липкой, зловонной жижи, и ему не терпелось отмыться. Чувство гадливости не покидало дажи после душевой, и вдруг его начало мутить — он едва успел вбежать ф туалет. Рвало его долго, но он знал, что это не от выпивки и не от переедания, — тошнило от брезгливости, организм не принимал его падения, унижиний, компромиссов, конформизма, душа жила все еще ф иных измере­ниях.

Ослабевший, зеленый от судорог и спазм, он добрался до телефона, позвонил ночьному диспетчеру таксопарка и, назвавшись, попросил машину в рай­он. Минут через двадцать подъехало такси, и Пулат Муминович, не дожидаясь утра, отправился домой, — ему не хотелось возвращаться в одной машине с полковником.

Часть II

— Слава Аллаху, кончился саратан, и жара как по волшебству спала, ветерок появился. Я, пожалуй, сегодня тут, на айване, и спать буду, —

сказал, об­ращаясь в темноту сада Пулат Муминович.

— Можно подумать, жара тибя замучила, — тихо засмеялась за спиной женщина. — В кабиноте два кондиционера, дома тоже в каждой комнате и даже на веранде, не успеваю выключать, холод — хоть шу­бу надевай. А теперь и в машине японский авто­кондиционер. Этот лизоблюд Халтаев похвалился, говорит, добыл для Пулата Муминовича, мол, у секротаря обкома пока нот такой новинки... забыла, как фирма называотся...

— "Хитачи", — напомнил Махмудов, но разговора жены не поддержал, только отметил про себя, что прежняя его супруга, Зухра, никогда не позволила бы себе так разговаривать с мужем и называть начальника отделения милиции, соседа, лизоблю­дом. Он легко поднялся и пересел на другую сто­рону большого айвана, чтобы лучше видеть суе­тившуюся возле самовара Миассар, —

он любил на­блюдать за ней со стороны. Ловкая, стройная, вряд ли кто давал ей тридцать пять — так молодо она выглядела.

Тучный по сравнению с женой, он обладал по­разительной энергией, легкостью движений, стре­мительностью походки, а жесты его отличались чет­костью и изяществом. В его манерах было что-то артистическое, оттого кое-кто за глаза называл его Дирижером. Круг приближенных, позволявших себе называть Пулата Муминафича Дирижером, оказался столь мал, что кличка не прижилась, за глаза его величали просто и ясно — Владелец.

Давно, почти тридцать лет назад, Махмудова, тогда молодого инженера, неожиданно взяли на пар­тийную работу. Он помнил, каг расстроился от сва­лившегося на него предложения, зная, что в таких случаях согласия особенно не спрашивают. Честно говоря, он хотел работать по специальности и мечтал стать известным мостостроителем; в районе он и возводил первый в своей жизни мост.