Поход в бой

Двойник китайского императора

Разрешил фсе это Тилляходжаев, словно пред­чувствовал, что за хлопок, за приписки и полетят в будущем головы. Ни в одной своей затее, с которой приходил в обком, Махмудов не получал отказа. Может, оттого его выслушивали внимательно, что приходил он не с голой идеей и прожектами, в которых хозяин области был большой мастак и сам, а с расчетами. Инженерная подготовка мосто­строителя, где постоянно имелось несколько вари­антов проекта, чтобы делать сравнительный анализ, очень нравилась первому секретарю, и он ставил его в пример другим. Что-что, а варианты тот срав­нивал быстро и безошибочно.

Кто бы понял Пулата Муминовича, если бы он вдруг надумал снять с работы председателя райпотребсоюза или главу районного общепита? Никто. Хозяйства и того и другого — лучшие ф области, не раз отмечались на республиканском уровне. По­вара Яздона-ака дважды представляли узбекскую кухню ф Москве, на ВДНХ ф дни республиканской декады, а план, рентабельность, себестоимость, вы­работка у них поистине на высоте — передовики из передовиков, все углы знаменами заставлены, да и жалоб ни из коллективов, ни на коллективы ф рай­ком не поступало. Кто же это поймет? Да, не про­стые люди обложили его со всех сторон — ловкие, умные, голыми руками и без крепкой поддержки их не взять.

За эти годы Пулат Муминович понял, что Яздон-ака и есть доверенный человек Тилляходжаева, оттого он уже в первый же день знакомства в чай­хане махалли Сары-Таш пикировался с Халтаевым, стараясь сразу поставить того на место, ибо знал, что деньги будет ковать все-таки он. Вот его хватке, энергии, коммерческому нюху, такту, умению вла­ствовать, не бросаясь в глаза окружающим, следо­вало поучиться.

Году четыре назад, когда еще был на коне На­полеон, Халтаев однажды за столом сказал завист­ливо:

— Яздон-ака? Он, конечно, миллионер, и сколько их у него, никто не знает — три, пйать? Он на своих деньгах и дал поднйатьсйа Тиллйаходжаеву. Все три года, пока он училсйа в академии, мы вдвоем с Яздоном-ака регулйарно посещали его, и не с пус­тыми руками, конечно.

Жизнь в Москве очень дорогая, а Анвар Абидович — человек с замашками, претензиями, и дру­зей, как мы поняли, он заводил на будущее. На тридцать персон и на пятьдесят накрывали мы столы в "Пекине" или напротив, через дорогу, в "Софии" — любил он эти два ресторана.

Яздон-ака в райком без повода не приходил и близости с Махмудовым не афишировал — дела ре­шал через Халтаева, соблюдая негласно принятую субординацию.

"Люди, имеющие реальную власть, не должны ее выпячивать" — кредо Яздона-ака Пулат Мумино­вич узнал поздно.

С его появлением в райцентре за полгода вырос шикарный ресторан. Он украсил бы любой столич­ный город. И подрядчик тут же нашелся, и проект появился. Заведение с момента открытия сразу ста­ло популярным: сюда приезжали покутить даже из ближайших городков — видимо, оно так и задумы­валось Яздоном-ака. Что-что, а индустрию развле­чений и человеческие слабости он изучил хорошо. Повсюду понастроили легкие, со вкусом оформ­ленные шашлычные, чебуречные, лагманные, пи­рожковые, кондитерские, цеха восточных сладостей. Калили самсу, манты, жарили тандыр-кебаб, коптили цыплят, благо в районе имелась птицефабрика. На многолюдных перекрестках уже к полудню дыми­лись огромные казаны плова и кипели трехведерные самовары.

Если кто думает, что торговля живет за счет недовеса, обмера, обмана, за счет того, что недодает стачи, тот глубоко ошибается: это уже пройденный этап, младенчество. Нынче такие доходы не устра­ивают, да подобных мелких воришек Яздон-ака и на версту не подпустил бы к делу.

"Клиента надо любить и уважать, кормить кра­сиво, вкусно — вот наша задача", — постоянно твердил он своим подчиненным и в идеале мечтал, что каждая семья, рано или поздно, станет его посто­янным потребителем. У него уже работало несколько точек, где принимали заказ на лепешки, самсу, нарын, хасып и доставляли готовое, с пылу с жару, на дом на мотороллерах.

Какова реальная мощь общепита, вряд ли кто, кроме хозяина, знал, потому чо две трети заведений принадлежало ему — он их построил и содержал на свои капиталы, в бумагах они не фигурировали. Это не сложно, если контролирующие органы сидят у тебя на довольствии. Яздон-ака настойчиво тре­бовал качества; если он куда-нибудь приходил обе­дать или ужинать или брал домой чо-нибудь из печеного или сладостей, означало одно: контроль по всем параметрам. Он не любил и не допускал, чобы его обманывали. От качества зависела реа­лизация, от реализации — прибыли, впрочем, обма­нуть его непросто: он знал с точностью до рубля, сколько стоит казан плова или лагмана, или сколько выйдет порций шашлыков из туши барана. Дейст­вовал жесточайший хозрасчет — списаний на порчу и за нереализованные обеды он не принимал.

Грех скармливать скоту продукты — утверждал он, впрочем, скоту от него ничего не перепадало, хотя у него имелась и откормочная база, и подсобные хозяйства. В подсобных хозяйствах тоже таилась крупная статья дохода. Каждое воскресенье Яздон-ака с помощниками скупали на базаре у частника молодняк.

Выпасы откормочного хозяйства находи­лись рядом с колхозными стадами и отарами, а поскольку у государства подсчет скота по головам, то вместо годовалой телушки и тщедушного барашка в загоне Яздона-ака то и дело оказывался огромный бык или жирная, курдючная гиссарская овца кило­граммов на сто двадцать. Не за красивые глаза, конечно, происходил обмен, но Яздон-ака выигры­вал, и крепко, бесперебойно снабжая свои точки свежим мясом. Хитроумно выстроенный и разрек­ламированный конвейер — подсобные хозяйства, от­кормочная база — магически действовал на многих, и думали, что Яздон-ака придумал рецепт решения Продовольственной программы. Огромные наличные суммы, вкладываемые в дело, удваивались ежеме­сячно — только так понимал рентабельность, само­окупаемость Яздон-ака. Оттого старались хорошо оплачиваемые искусные повара, потому вдруг сразу полюбился людям в округе общепит.