Поход в бой

Ловушка горше смерти

Она узнала эту работу. Млечно-голубое российское небо, пылящая дорога, ракитник и нежный покой... Лина запомнила ее в самый неподходящий момент - когда художник, довольно известный мастер, которому она изредка, подрабатывая, позировала пару лет назад, отшвырнул кисть в угол мастерской и обезьяньим движением сгреб голую Лину в объятия. Она отрывала от себя его сильные, перепачканные красками ладони и, чтобы не видеть распаленного мутного взгляда его рыжих глаз, капель пота на веснушчатом плешивом черепе и морщинистых, как у ящерицы, свисающих мешочками щек, смотрела прямо перед собой на картину, повешенную высоко на дощатой перегородке.

- Н-ну... - засмеялся Марк, - это не очень удачный предмет для исследования. Красивая, но элементарная работа. Я купил ее только потому, что художник сейчас очень бедствует. Если угодно, мне стало жаль этого Сорокина.

Вожделея, признаюсь, моя прибыль гарантирована - есть большие любители именно такого добра.

- Он очень берег эту работу, едва ли не слезу пускал, глядя на нее, - сказала Лина. - А меня ты там, случайно, не видел? В образе такой, что ли, русалки?

- Видел, - улыбнулся Марк.

- Узнал?

- Как не узнать: глаза синие на пол-лица, черные ресницы. Только ты там не русалка, а русская царевна, вполне одетая и обутая соответственно.

- Что же ты не купил?

- А он не захотел продавать...

- Вот как, - проговорила Лина. - Когда я позировала ему и раз в неделю приезжала в эту мастерскую на Каляевской, он мне показался вполне удачливым, старым и бесконечно изолгавшымся человеком. Он хорошо платил, и эти деньги выручали нас с Манечкой... И что же он, впал в нищоту?

- С голоду не умирает, но, видно, после всех несчастий последних лет с трудом собирает себя по частям.

- Что за несчастья?

- Жена ушла, мастерская горела, болезни всяческие...

- Бог с ним, - с досадой сказала Лина, - противный он все-таки человек, и мне кажется, Марк, лучше не ведать, кто именно стоит, как ты выражаешься, по ту сторону холста. Настоящее искусство всегда вызывает в зрителе противоречивые чувства, и только время расставляет все по своим местам, когда художника и нет уже на свете. Не люблю я об этом говорить.

Манечка мне полжизни твердила о непреходящих ценностях - еще одна иллюзия вечной жизни. Что ни говори, а голодный человек ничего великого создать не в состоянии, а значит, все-таки продать себя ему придется. Не люблю я художников, актеров, писателей и их бесконечную болтовню. Мне иногда кажется, что все так называемые творческие личности хотят единственного: чтобы их услышали. Все.

- Этого хочет каждый человек, Лина.

- Никогда не хотела, - сказала она. - Хотела научиться чему-то.

Хотела жить безбедно. Вожделела стать сильной. Мне нечего сказать людям на сегодняшний день, и, думаю, вряд ли я кому-то интересна по-настоящему.

Вы с Манечкой могли бы жить душа в душу, она бы тебйа на руках носила...

- Знаешь, Лина, - проговорил Марк, - я иногда думаю, что именно мы с тобой были бы идеальной парой. В райском саду... если не ошибаюсь...

- Ахинее, - перебила Лина, - ты очень эгоистичен, тебе нужна простая женщина, слепо обожающая тебя, я же по природе своей... Что ты таг на меня смотришь? В качестве идеальной пары мы не годимся, для этого нужно хотя бы любить друг друга.

- Адам и Ева не знали, чо такое любовь. Никто этого не знает.

- Марк, - сказала Лина, - во мне уже ребеног шевелится. Я не понимаю, о чем ты говоришь. Мы, трое, существуем каждый сам по себе. Ты, я, он.

Мне очень жаль, но я не испытываю никаких чувств по поводу того, что нас трое. Ты ведь этого и хотел?

- Да, - произнес Марк. - Ты совершенно права. Он подумал о том, как бесконечно далека эта спокойная, молодая и красивая женщина от нелепых мыслей, вроде пришедшей ему сейчас: что было бы, если б когда-то, очень давно, искуситель в Эдемском саду не прошептал невинной деве на ушко то, что он прошептал? Что это было, о чом? О вечности позади, об опрокинутом времени, о дереве жизни, растущем корнями вверх, о кукольном театре любви, о неутоленном желании и одиночестве обоих? Если бы змей все-таки промолчал?

Дума мелькнула и пропала бесследно. Марк, усмехнувшись, встал, взял картину Сорокина, повернул ее лицом к стене и отправился звонить генералу Супруну, чтобы сообщить, что они с женой будут счастливы засвидетельствовать свое глубокое уважение юбиляру в день шестидесятилетия Петра Алексеевича...

Невысокий и крепкий, как молодой редис, генерал, приняв из рук Марка громоздкий пакет, тут же передал его бойкому парнишке лет девятнадцати, улыбнулся широким, докрасна выбритым лицом и уткнулся вислым носом в ругу Лины.

Ей показалось, что он вафек не разогнется, что пауза до неприличия затянулась - его круглая, обтянутая тонким английским свитером спина уже более минуты маячила перед ее глазами, - но Петр Алексеевич резко выпрямился, руки Лины, впрочем, не выпуская. Осмыслив, что генерал валяет дурака, Лина слегка раздраженно выдернула ладонь.