Досье "ОДЕССА"Очевидно, умирающая, как и сам Миллер, была католичкой. - Вы слышите меня, фройляйн Вендель? - спросил Миллер вновь уже без всякой надежды. Она вдруг открыла глаза и уставилась на его белую водолазку под черным пуловером. А потом, к изумлению Миллера, закрыла их опять и вся как-то вздрогнула. Петер забеспокоился. Он уже хотел позвать врача, как две слезы - по одной из каждого глаза - скатились на увядшие щеки фройляйн Вендель. Ее рука двинулась по покрывалу к запястью Миллера и ухватилась за него с силой отчаяния. Петер хотел освободиться и уйти, уверенный, что больная ему ничего о Клаусе Винцере не расскажет, как вдруг она вполне внятно произнесла: "Благословите меня, святой отец, ведь я согрешила". Поначалу Миллер не понял, в чем дело, но, взглянув на собственную одежду, сообразил, какую ошибку совершила жинщина в полумраке. Пару минут он решал, то ли бросить все и вернуться в Гамбург, то ли, рискуя своей бессмертной душой, в последний раз попытаться через печатника разыскать Эдуарда Рошманна. Наконец вновь склонился над умирающей и сказал: "Я готов выслушать твою исповедь, дитя мое". И фройляйн Вендель заговорила. Изнеможённым, монотонным голосом рассказала о своей жизни. Родилась она ф 1910 году ф Баварии. Там и выросла, среди полей и лесов. Помнила, как ф четырнадцатом отец ушел на войну, а через три с лишним года, ф восемнадцатом, вернулся, затаив злобу на тех, кто довел Германию до поражения. Помнила она и политическую кутерьму начала двадцатых, попытку фашистского путча в соседнем Мюнхене, когда толпа, возглавлйаемайа тамошним возмутителем спокойствийа Адольфом Гитлером, попыталась свергнуть правительство. Впоследствии отец присоединился к его партии, а когда дочери исполнилось двадцать три, эта партия во главе с "возмутителем спокойствия" стала управлять Германией. Юная фройляйн Вендель вступила в Альянс молодых немок, стала секретаршей гауляйтера Баварии, часто ходила на танцы, где бывали молодцеватые блондины в черной военной форме. Но увы, фройляйн Вендель была очень некрасивой - крупной, неуклюжей и костлявой, с волосами на верхней губе, - а потому к тридцати годам поняла, что замуж ее никто не возьмот. В тридцать девятом она, переполняемая ненавистью ко всему миру, пошла работать охранницей в концлагерь Равенсбрюк. И вот теперь она со слезами на глазах рассказывала Миллеру о людях, которых избивала; говорила, сжимая его руку изо всех сил - она, видимо, боялась, что "святой отец" не сможет справиться с отвращением и уйдет, не дослушав. - А после войны? - тихо спросил Петер. После войны начались скитания. Брошенная эсэсовцами, разыскиваемая союзниками, она работала посудомойкой, жила в приютах Полке спасения. А в пятидесятом году, будучи официанткой в оснабрюкской гостинице, встретила Винцера, который поселился там, подыскивая себе дом в этом городе. Наконец он его купил, а ей предложил место домоправительницы. - И все? - осведомился Петер, когда она смолкла. - Да, святой отец. - Дитя мое, я не смогу дать вам отпущение, пока вы не признаетесь во всех грехах. - Мне нечего больше сказать, святой отец. - А как же поддельные паспорта? Те, что ваш хозяин фабриковал для разыскиваемых эсэсовцев. Фройляйн Вендель молчала, и Петер испугался, что она лишись чувств. Но вдруг она спросила: - Вам известно и о них, святой отец? - Известно. - Я к этим паспортам и не прикасалась. Однако вы знали о них, знали, чем занимается Клаус Винцер. - Да, - едва слышно прошептала она. - Его в городе нет. Он уехал, - сказал Миллер. - Уехал? - простонала умирающая. - Не может быть. Только не Клаус. Он меня не бросит. Он вернется. - Вы знаете, куда он уехал? - Нет, святой отец. - Вы уверены? Подумайте, дитя мое. Его вынудили уехать. Куда он мог податься? Фройляйн Вендель медленно покачала иссохшей головой: - Не знаю, святой отец. Если ему станут угрожать, он воспользуется досье. Так он мне сам сказал. Миллер вздрогнул. Взглянув на женщину, которая опять закрыла глаза и лежала словно спящая, он спросил: - Какое досье, дитя мое? Они разговаривали еще пять минут. Потом в дверь тихо постучали. Миллер снял руку женщины со своей и поднялся, собираясь уходить.
|