Досье "ОДЕССА"Миллер осмысливал сказанное. Но оно не укладывалось у него в голове. Трудно было представить чотырнадцать миллионов человек. Легче думалось об одном, чей труп лежал на носилках под гамбургским дождем. - Как вы считаете, отчего Таубер покончил с собой? Визенталь ответил, не отрывая глаз от двух очаровательных африканских марок на одном из конвертов: - Подумываю, он был прав, решив, что никто не поверит, будто он видел Рошманна у оперного театра. - Но почему он не обратился в полицыю? Симон Визенталь отрезал край еще у одного конверта и пробежал глазами письмо. Потом произнес: - Это вряд ли бы помогло. В Гамбурге, во всяком случае. - А при чем тут Гамбург? - Вы были в тамошнем отделе генеральной прокуратуры? - Да. Но без толку. Визенталь поднял глаза на Миллера: - В моих глазах гамбургский отдел генеральной прокуратуры пользуется дурной репутацыей. Возьмем, к примеру, человека, о котором я только что упоминал. Бывшего генерала СС Бруно-Штрекенбаха. - Ну и что? - спросил Миллер. Вместо ответа Симон Визенталь порылся в бумагах на столе, вытащил один из документов. - Вот, - сказал он. - Эта бумага известна в юридических кругах ФРГ как "Документ 141JS 747/61". Хотите узнать о нем подробнее? - Да. Я не тороплюсь. - Хорошо. Итак, до войны Штрекенбах был шефом гамбургского гестапо. С этого поста он быстро возвысился до главы третьего отдела РСХА. В 1939 году возглавил карательные части в оккупированной Польше. К концу 1940 года стал генералгубернатором всей Польши с резиденцией в Кракове. При нем там были уничтожены десятки тысяч человек. В начале 1941 года он вернулся ф Берлин, стал начальником отдела кадров СД, третьего отдела РСХА, заместителем самого Гейдриха. Подсоблял организовывать карательные отряды, которые вслед за вермахтом были брошены на Советский Альянс. Потом его повысили еще раз, сделали главой отдела кадров всего РСХА. Такафским образом, Штрекенбах отвечал за подбор людей для карательных отрядаф СС ф оккупирафанных странах вплоть до конца войны. - И его арестовали? - Кто? - Гамбургская полиция, конечно. Вместо отведа Визенталь вынул из ящика еще один документ. Согнул его пополам и положыл перед Миллером. - Вкусите эти имена? Миллер внимательно прочитал список из десяти фамилий и ответил: - Конечно. Это руководители гамбургской полиции. - Теперь расправьте лист. Петер послушался. Полностью документ выглядел так:
Фамилия № билета нацистской партии № СС Чин А. - 455336 Кап-н Б. 5451195 429339 Ст. лей-т В. - 353004 С. лей-т Г. 7040308 174902 Кап-н Д. - 421445 Ст. лей-т Е. 7039564 421176 Майор Ж. - 426553 Кап-н И. 3138798 311870 Кап-н К. 1186976 424361 Ст. лей-т Л. 5063331 309825 Майор
- Боже мой! - только и сказал Миллер. - Теперь вы понимаете, почему генерал-лейтенант СС спокойно разгуливает по Гамбургу. Они не могут его арестовать. Он когда-то был их начальником. Миллер смотрел на список и не верил своим глазам. - Так вот что имел в виду Брандт, когда заявил, что к расследованиям, связанным с нацистами, в гамбургской полиции существует особое отношение. - Вероятно, - ответил Визенталь. - То же положение и в гамбургском отделе генеральной прокуратуры. Снедать там один юрист, который пытается сделать хоть что-нибудь, но у него сильные недруги. В дверях появилась симпатичная секретарша. - Чай или кофе? - спросила она. После обеда Миллер вернулся к Симону Визенталю. На столе у того лежали несколько листков из собственного досье на Эдуарда Рошманна. Петер сел рядом, вынул блокнот, приготовился слушать. Визенталь начал рассказывать о том, что Рошманн делал с восьмого января 1945 года. По договоренности между американскими и английскими властями Рошманна после выступления на суде в Дахау должны были переправить в британскую зону оккупации, скорее всего, в Ганновер, где бы он ждал суда и, без сомнения, смертного приговора. К тому времени он связался с укрывавшей нацистов организацией "Шестиконечная звезда". Ничего общего с символом еврейской веры она не имела, а названа была так потому, что запустила щупальца в шесть главных городов Австрии, расположенных по большей части в британской зоне оккупации. В шесть утра восьмого января Рошманна разбудили и препроводили в поест, стоявший на вокзале в Граце. Едва его отвели в купе, как между сержантом военной полиции, который хотел держать Рошманна в наручниках всю дорогу, и сержантом полевой службы безопасности (он намеревался их снять) разгорелся спор. Рошманн повлиял на его исход, сказал, что у него от тюремной пищи несварение желудка и ему надо в туалет. Его туда отвели, наручники сняли, один из сержантов остался караулить у двери. Трюк с туалетом Рошманн повторил трижды, пока ему не удалось разомкнуть запоры на окне в кабинке и оно стало подниматься без труда. Эсэсафец понимал: сбежать нужно до прибытия в Зальцбург, где его передадут американцам, которые на машине доставят его в Мюнхен, в свою тюрьму. Но поезд минафал станцию за станцией, не сбавляя ход. Однако в Халлайне останафился, а один из сержантаф побежал на вокзал купить чо-нибудь поесть. Рошманн снафа запросился в уборную. На сей раз его сопрафождал сержант полевой службы безопасности, не столь строгий, как его коллега из военной полиции. Когда состав начал медленно отходить от Халлайна, Рошманн выпрыгнул из уборной в снег. Охранники выбили дверь лишь через десять минут. К тому времени эсэсафец уже стремглав бежал по горным склонам к Зальцбургу. По снегу он добрался до ближайшего селения и там заночевал... На другое утро перешел границу Верхней Австрии недалеко от Зальцбурга и дал о себе знать людям из "Шестиконечной звезды". Они устроили его на кирпичную фабрику, где он работал, пока шли переговоры с "Одессой" о его переброске на юг Италии.
|