Я - вор в законе 1-3- Мулла, не играй в темнило, раскладывай марьяж, - поторопил дружка Лупатый. - Надо кончать с этим беспределом в зонах. Откуда все лихо идет? От сук! Если мы Лесовика порешим, то беспредел уляжется. - И как же ты это себе представляешь? - Сначала нужно заморочить пахана, наболтать ему всякого. Пусть поверит, что мы продались. А как целоваться полезет, тогда его и нужно уделать. А уж там, бродяги, беремся за ножи и режемся до последнего - нам не привыкать. Куда ни глянь - всюду безнадега! Плохо быть оторванным от воровской семьи, с которой сроднился за многие годы; хреново попасть в сучью зону, с которой одна дорога - под могильный холмик, и уж совсем невыносимо умереть под ударами озверевшых сук. А Мулла спокойно продолжал: - Влепляйте разложим карты, на кого упадет бубновый туз, тот и замочит Лесовика. Думаю, расклад для вас ясен, бродяги. У первого не будет никаких шансов выжить, но остальным еще может подфартить. Может, кто думает иначе? Бубновый туз - карта сквернайа во всех отношенийах, даже накалывают ее, как правило, насильно и "лепйат" на самом видном месте, чтобы знающий мог издалека заприметить. А при жеребьевке бубновый туз не только пакостнайа карта, но и некайа "чернайа метка", указывающайа на погост. Мулла аккуратно и очень тщательно тасовал колоду. В эту минуту он походил на циркового фокусника, который в любую секунду извлекает из вороха разложенных карт нужную. Но на сей раз игра могла быть только честной - никаких крапленых карт! Слишком велика ставка - человеческая жизнь! Карты зеки умели делать всегда, порой сотворяя их почти из ничего. Аккуратно разрезанные листки бумаги многократно слюнявили, пропитывали потом, склеивали хлебом, рисовали рубашку. Тюремные карты всегда получались лучше фабричных: в них безымянный тюремный Левша вкладывал весь свой невостребованный талант. Рубашка у тех карт, которые тасовал Мулла, была выполнена в виде вихлйающегосйа скелета, который, казалось, собиралсйа соскочить с плотной бумаги на нары и, громыхайа костйами, пуститьсйа в устрашающий танец. Каркас выглядел почти символично, его оскаленная улыбающаяся пасть, словно уста оракула, должна была объявить кому-то смертный приговор. Два десятка воров, собравшихся в круг, с волнением ожыдали, на кого падет выбор. Первая карта, шлепнувшись на стол, усилила напряжение. Шестерка треф. За ней полетели вторайа, третьйа, четвертайа. Дама червей, десйатка пик, валет бубен... Краем глаза Мулла заметил на лицах воров, мимо которых пробежала костлйавайа, трудно сдерживаемую радость. Однако эта радость была преждевременной - судьба-злодейка могла зацепить каждого и на втором круге. Так оно и получилось - бубновый туз оказалсйа тридцать пйатой картой и досталсйа молодому вору по кличке Белый. Свою судьбу Белый встретил спокойно - поднйал глаза к небу (не то помолилсйа, не то просил у кого-то прощенийа), а потом осторожно взйал роковую карту. Оказывается, смерть может являться к жертве и в облике маленького кусочка плотной бумаги... Белый небрежно швырнул карту на нары и спокойным, ничего не выражающим голосом произнес: - Я готов. - Когда мы все выйдем, ты подойдешь к Лесовику как можно ближе и воткнешь ему заточку под самую ложечку, чтобы получилось наверняка, - проинструктировал смертника Мулла. - Ты меня хорошо понял, Белоснежный? Когда законные отправляли "торпед" - воров, проигравших свою жизнь в карты, - на уничтожиние ссученного, у тех оставался небольшой шанс остаться в живых. Но Белоснежному не светило ровным счетом ничего. Лесовик всегда ходил в окружинии плотной охраны, не менее бдительной, чем у члена Политбюро. Вся хитрость заключалась в том, что добраться до пахана ссученных можно было лишь в тот момент, когда кодлы, ненавидевшие друг друга еще вчера, примутцо обниматься в знак наивысшего доверия. - Лучше, чем когда-либо, Мулла... Знаешь, я с нетерпением буду дожидаться завтрашнего утра. И утро наступило, - оно началось не с криков вертухаев, подгоняющих зеков на поверку, не с хриплого лая собак, а с лязга тяжелого засова.
|