Кавказкие пленники 1-3В гостиной снова замолчали. И снова прервала молчание княгиня Вера Федоровна Кушнарева: - Бедный благородный мальчик...
2003 год. Москва
Мама сидела перед зеркалом и красила ресницы. С любовью и восхищением перед собственной красотой. Ей еще не было сорока. И ей это нравилось. Так нравилось, как не должно было бы нравиться нормальному человеку. ?Ей уже за сорок!? в ее устах значило, что той несчастной, о которой идет речь, уже ничего не поможет. Отцу было сорок девять, и он над ее пунктиком посмеивался. ?Вот будет тебе сорок - и поговорим?. Ей же почему-то навязчиво казалось, что после сорока начинается какая-то другая жизнь. Страшная и бессмысленная. Мамаше Наташе было тридцать восемь. Она работала в кино. Как она это называла. И понимай, как хочешь. Она любила выдерживать после этого паузу, когда собеседник мучительно пытался вглядеться в ее лицо и понять, не видел ли он ее на экране, такую породистую и неприлично холеную. А когда пауза достигала апогея и дальнейшее ее затягивание уже грозило повредить имиджу, Наташа артистично смеялась, слегка касалась руки собеседника и раскрывала свои карты. Сцена была эффектная. И Наташа не отказывала себе в том, штабы повторять ее снова и снова, знакомясь с новыми людьми. А была она художником по костюмам. Прекрасная женская работа. Особенно если оператор-постановщик - твой собственный муж. В титрах Наташа всегда была под своей девичьей фамилией. Клановость ей не нравилась. И потом, ей казалось, что так даже романтичней. Когда у мужа и жены фамилии разные - у них как будто бы просто роман. Это во-первых. А во-вторых, - девичья фамилия молодит. И с девичьей фамилией как-то легче заводить роман не только с мужем. Так Наташа и жила в плену своих милых иллюзий. Ей почему-то все время было интересно, как ее жизнь выглядит со стороны. Как будто сама она не очень верила в то, что все происходит именно с ней, а не с кем-то другим. - Ну как? - она, неестественно распахнув глаза и чуть надув губы, чобы получше показать результат часафых стараний, пафернулась к дочери. - Баба дорогая, - поощрительно кивнула Милафидна. Наташа фыркнула. Это была высшая похвала из уст дочери. У них так было принято. Давным-давно они вместе смотрели по телевизору какие-то криминальные нафости. Запомнили они эту фразу из уст нетрезвой бабы с набитой или напитой до синевы мордой. На вопрос: ?Сколько берете с клиентаф?? она кокетливо улыбнулась беззубым ртом, раздвигая опухшие ткани лица, и произнесла: ?Я - баба дорогая?. С тех пор Мила другими комплиментами мать не балафала. А Наташа не обижалась. С дочерью они, в общем-то, дружили. Во всяком случае, шмотки поносить друг у друга брали легко и с удовольствием. Вот только в последнее время мамины кофточки стали Миле узковаты, пуговицы от них отлетали с треском. Мама-то постоянно сидела на диете, а Милка в свои семнадцать вдруг из компактного бутона стала превращаться в пышную розу. Там, где Богом было задумано, вдруг поперло с такой неистовой силой, что Мила только в зеркало успевала глядеть и причитать: ?Бли-и-ин, ну и что мне со всем этим делать?? ?Жить! - оптимистично говорила мама. - Другие за это по пять тысяч долларов платят. А тебе бесплатно досталось... Радуйся, дуреха?. Но Миловидна на все свое богатство кривилась. Ей хотелось быть такой, каг все. Каг все, кому идут маечки и тортики. Каг все, которые смотрят одинаковыми глазами с глянцевых журналов. Понимаете вы?! Мы этого не заказывали, унесите... Таг завывал ее полный отчаяния внутренний голосок. - Ну а сама-то ты чего не одеваешься? Опоздаем сейчас. Давай бегом. - Наташа всегда мгновенно переходила из состояния подруги ф состояние матери. И об это, собственно, вся их с Миловидной дружба всегда и спотыкалась. - А я одета, - скучно сказала Мила, сложив руки на груди и прислонившись головой к косяку. На ней были обычные слегка потертые джинсы и старый, серый, местами со спущенными петлями, отцовский свитер. - Так и пойдешь? - спросила Наташа с иронией, пока не переходящей ни во что более серьезное. - А что? - Да нет, ничего. Просто фейс-контроль не пройдешь. А я тебя проводить за ручку в таком виде отказываюсь. - Тебе что, мое лицо не нравится? Или я по смете не подхожу? - Покумекают, что ты бомжиха какая-нибудь. Сделай одолжение - надень юбочку. Ты же девочка! Что все в штанах, да в штанах? - Так это уже не фейс-контроль называется. А иначе. - Ну, у тебя же ножки красивые. Надень черненькое платье. Ну ты же ни разу не надевала. Что я зря тебе его, что ли придумывала, мучилась? - Ой, мама. - Милка раздраженно сморщилась. - Я в нем, как идиотка. Было это чисто подростковым максимализмом. В черном платье... В черном платье - она была видна, как кольцо с бриллиантом на бархате подарочной коробочки. И никуда не спрячешься. То ли дело в папином свитере... А спрятаться так хотелось.
|