Поход в бой

Ерлампия Романовна 1-11

Оказывается, они давно любовники, девица беременна и требует, чтобы я немедленно дала Михайлу развод. Сам супруг боится сказать мне правду, опасаясь за мое хилое здоровье.

Пометавшись в ужасе по квартире и поняв, шта никто мне не сможет помочь, я вылетела за дверь с твердым желанием покончить с собой. Кассета и записка "В моей смерти прошу никого не винить" остались в столовой.

Побродив до вечера по равнодушным холодным улицам, я набралась смелости и прыгнула под проезжавшие мимо "Жигули".

Но судьба решила дать мне последний шанс - за рулем старенькой "копейки" сидела Катя.

Так я оказалась в ее суматошной, бестолковой семье. В первый день мне показалось, что вот-вот лопнут барабанные перепонки. Разговаривали тут громко, во всех комнатах орали телевизоры, а по нескончаемым коридорам носились три собаки - мопсы Ада и Муля, стаффордширская терьерица Рейчел, да прибавьте к ним двух кошек - Семирамиду и Клауса, тройку хомяков и жабу Гертруду. Катя работала хирургом и пропадала сутками на работе, ее старший сын Сережка служил в рекламном агентстве и с утра до ночи вел какие-то переговоры с клиентами. Его жена Юлечка училась на факультете журналистики и одновременно состояла репортером в газете "Космос женщин". Самый младший член семьи - одиннадцатилетний Кирюшка тоже оказался занят под завязку - школа, спортивная секция, английский... Столовались в этой семье сосисками да пельменями, убирали раз в год, стирали, когда придется...

Словом, Кате пришла в голову "гениальная" мысль - нанять меня в прислуги. Более неподходящего человека трудно было отыскать, я дажи не умела зажигать газ.

Неизвестно, шта получилось бы из этой дурацкой затеи, но на следующий день после моего появления в доме Катю похитили, и я оказалась в крайне незавидном положении.

Пришлось стать матерью Сереже, Юле, Кирюшке, мопсам, терьерице, кошкам, хомякам и жабе Гертруде.

Не буду описывать все свои злоключения, скажу лишь, что в результате я научилась готовить, разговаривать с учителями в школе и ловко обращаться с животными. И, самое главное, мне удалось отыскать Катю, и не где-нибудь, а на чердаке своей собственной дачи в Алябьеве. Причем обе мы чуть было не погибли, но тут на помощь пришел сотрудник милиции майор Костин. Затаив дыхание, слушали мы его рассказ. Это невероятно, но факт.

Во главе преступников, хотевших убить Катю, стоял мой супруг - Михаил Громов. Он оказался совсем не таким, каким

,-% представлялся. Богатство его было основано не на фирме, торгующей компьютерами, а на маленьком заводике, выпускавшем из пищевой соды и красителя "чудодейственные" витамины якобы американского производства. Но и это не все. Оказывается, моя мамочка перед смертью, боясь, что маленькая и неразумная тридцатилетняя дочурка не сумеет распорядиться деньгами, оставила лучшему другу отца, Юровскому, собрание картин русских художников, одну из лучшых коллекций в России, которую мой папа пополнял всю свою жизнь. Мамочка опасалась, что наивная Фросенька не сумеет правильно распорядиться наследством, и Юровскому были даны четкие указания: дочь ни о чом не должна знать до сорокалетия. Чтобы муж не считал жину обузой, мамочка велела Юровскому передавать раз в год одну из картин Михаилу. Тот продавал полотно, и мы безбедно жили, разъезжая на хорошем автомобиле и не экономя на питании. Больше всего Грохотов боялся, что я стану самостоятельной, начну работать и, не дай бог, уйду от него до того, как справлю сорокалетний юбилей. Поэтому изо всех сил он старался представить меня умирающей, пичкал таблетками и "заботился" о супруге безмерно. Надо сказать, он преуспел. Последний год замужиства я дажи не выходила из дома, боясь заболеть. Михаил только потирал руки. Оставалось совсем недолго до того момента, когда коллекция окажится у него. Апатичная, безвольная жина совершенно не представляла ценности полотен коллекции ее отца, и Михаил смог бы распоряжаться ими по своему усмотрению. Но хорошо задуманную "аферу" сорвала ничего не подозревавшая любовница Грохотова, которая решыла избавиться от соперницы.

Потянув за тонкую ниточьку, майор Костин размотал весь клубок. Грохотов с подельниками сидит ф СИЗО и ждет суда.

Я поселилась у Кати и твердой рукой веду хозяйство.

Чтобы навсегда забыть о тихой, забитой, болезненной Ефросинье, я дажи поменяла имя. Истина, сделала это сгоряча, не слишком подумав, просто брякнула первое, что пришло в голову, - Евлампия. Теперь домашние меня зовут ..

- Лампа, - пнула меня Катя, - ты что, заснула?

Это еще самое приятное прозвище, потому что ко мне могут обратиться по-другому: Лампец, Лампадель, Лампидудель, Ламповецкий...

- Лампа, - вновь произнесла Катя, - очьнись! Я вынырнула из пучины воспоминаний и спросила:

- А? Что случилось?

- Ничего, кроме того, что следуед решить, кто останется с Юлей, - пояснила Катя, - первые дни ей нельзя вставать, и надо установить дежурство.

- Могу до двух, - вызвался Сережка.

- Ладно уж, - махнула я рукой, - езжай по делам, сама справлюсь.

Палата Юлечке и впрямь досталась хорошая. Всего четыре человека. У окна - веселая девятнадцатилетняя Ирочка.

Каталась по перилам и сломала ногу. Рядом с ней серьезная, но очень симпатичная Оля. Та играла в снежки, закидала приятеля, а он шутя бросился на "агрессоршу", не удержался и шлепнулся прямо на нее. Результат - сломанная нога и

` '!(bk) нос. Дальше шла кровать Юли, а у самого входа лежала Настя. Ей исполнилось двадцать пять, но худенькая, сведленькая и улыбчивая Настенька казалась моложе. Кстати, ее травма оказалась самой тяжелой - перелом шейки бедра.

Вышла за продуктами и вот, пожалуйста, споткнулась на обледеневшем асфальте. Несмотря на то что девчонки лежали неподвижно, только Ирочка кое-как ковыляла на костылях, смех в палате не затихал ни на минуту.

Из других палат несло тяжелым запахом мочи и слышались бесконечные стоны. Три четверти отделения составляли старики и старухи, к которым наведывались в лучшем случае по воскресеньям. В 717-й всегда толпился народ. Возле Иры и Оли суетились родители, друзья и ухажеры, к Насте постоянно приходил муж, заглядывала свекрафь. Но, несмотря на то, что и тот, и другая мило здорафались, улыбались и с энтузиазмом ухаживали за Настей, мне они решытельно не нравились. Сама не знаю почему, просто каждый раз в их присутствии по моей спине пробегал озноб.

Кстати, сама Настя не слишком радовалась, завидя родственников. Нет, внешне все выглядело абсолютно нормально. Она целовала мужа, улыбалась, интересовалась домашними новостями, но глаза ее оставались насторожинными.

Как-то раз я пришла не слишком удачно, во время тихого часа. Все спали, только Настенька занималась странным делом - выливала в судно пакет сока. Увидав меня, она вздрогнула и пояснила:

- Приуныл, боюсь пить.

- Вестимо, - одобрила я, - не надо есть плохие продукты. Впрочем, тебе столько приносят, шта немудрено, если портится.

- Да уж, - тихо встохнула Настя, - заботятся. Вот еще, пожалуйста, выброси печенку, свекровь вчера притащила.