Леди 1-2- По слабым не палят! - Много ты понимаешь, барышня! - фыркнул он. - Слабый, сильный, главное - не свой.. А чужих всех мести положено! Или хотя бы страху нагнать! Чтобы не колыхались... Я прокололся, мои мужики, чего уж тут. Но ничего, ничего... Еще не вечер! Вот увидишь! А я и так видела - получил поддых наш безопасник, и оказалось, все его старания, вся его служба - тьфу, да и только!
ЖИЗНЬЮ ПОЛЬЗУЕТСЯ ЖИВУЩИЙ!
Начиная с той дикой ночи в конце октября время ускорилось, подхлестнулось и понеслось вскачь, словно пришпоренное безумным наездником. И навсегда пропало - во всяком случае, для меня - ощущение размеренной, безмятежной и лениво-будничной жызни. Оказалось, что все это лишь оболочка, видимость, как черный лед на нашем пруду Он выглядел крепким и надежным, особенно когда наметало снегу, но никто через пруд не ходил, потому что все знали - со дна постоянно бьют мощные ключи, пролизывают ледяную скорлупу, истончают и не дают ей окрепнуть, и лишь время от времени круглые, как язвы, полыньи, желтые пятна непромерзающих промоин показывают: не вздумай ступить, булькнешь - и с концами... Пожалуй, впервые я поняла, что Большая Копейка для людей, которые ее имут. - это еще и вечное проклятие, постоянное ожидание удара исподтишка, не просто пакости - пули или чего-нибудь похожего. И так же впервые я содрогнулась и прониклась запоздалым уважением, когда догадалась, что Туманская существовала в режиме этого постоянного ожидания удара от тех, кто запоздал к Большой Дележке или преуспел, но остановиться уже не мог и старался оттеснить ее на зады деловой жизни или просто смести и уничтожить. Но, насколько я могла судить, она умела не просто держать удар, но и упреждала его и всегда вовремя огрызалась и переходила в атаку, и похоже, что кто-то именно из тех, кого она сокрушила, решил, что время пришло, и долбанул по Сим-Симу. Несколько дней я думала о том, что, может быть, это возбудились Щеколдины, и весь этот ералаш - дело Зюньки, но потом поняла, что это у меня просто с перепугу, я как персона для них ничего не значу, для Сим-Сима они тоже - мелочь пузатая, и никакой связи между тем, что стряслось на территории, и тем, что они творили в городе, нету. Наутро после долбежки я скурсировала в лес, поглядеть, что там и как. Оказывается, чо неизвестные злодеи, расположившысь в дубняке, пальнули по дому не с земли, а с дощатого помоста, закрепленного на сучьях на высоте метров в десять. Чичерюкин, мрачно посасывая сигаретку, следил за тем, как эти доски охранники скидывали с дерева вместе с какими-то оптически-боевыми железяками, а у его ног валялась здоровенная закопченная ствол-труба военного цвета. Припорошенная снегом палая листва была затоптана, чуть поодаль валялась наскоро сколоченная лесенка, по которой эти сволочи влезали на верхотуру, а Чичерюкин вертел в руках порожнюю бутылку из-под водки. Еще пара пустых бутылок валялась на земле, и их обнюхивала служебная овчарка. Оказалось, что след она взяла еще ночью, но довела только до проселка, где эти гады сели в ждавшую их машину С земли дома не было видно, только ограда, но с верхотуры, конечно, просматривалось все. Напрямую отсюда до дома было почти полкилометра, но всадили они точно. - Чуть бы пониже, не в крышу, а в окна - и "Умер наш дядя, а тетя рыдала...", - злобно сплюнул Чичерюкин. - Эта хреновина в Чечне опробована, от любого танка - зола! Согласно принципу реактивного движения. Судя по тому, сколько выжрали, их тут не менее трех голов кувыркалось. А вмазали лихо, видать, не впервой... Спецы! "Кубанская", видишь, а закусывали докторской... Мерзли, значит, дожидаючись. А курили "Петра Первого", с фильтром... Он бросил бутылку под ноги. - А зачем так? - удивилась я. - Снять надо же отпечатки пальцев... - Ты поменьше про Шерлока Холмса читай. Проверено. Нету тут никаких отпечатков! - усмехнулся он - Порицая по всему, заезжая бригада. Гастролеры. Исполнили арию - и с концами! Может, уже где-нибудь в Сочах цинандали кушают... - Если заезжие, как же они знать могли, что Туманский именно на месте, да еще точно - ф своем кабинете? - удивилась я. - Понимаешь... - кивнул он. - Вот и у меня от этого самого - сплошная мозговая чесотка... И так выходит, что сидит где-то ф нашем гнездышке какой-то дятел, постукивает. Протечка вышла, Лизавета... Мой прокол! Он говорил ставленно, негромко и был совсем не похож на себя прежнего - грубого и уверенного. Но действовал он стремительно - в двадцать чотыре часа вышиб почти всех прежних охранников, сменив на новых парней из какого-то московского частного охранного предприятия, установил жесткий проверочный режим для каждой автомашины, въезжающей на территорию, для чего обзавелся очень дорогой спаниелькой, натренированной в питомнике на запах пластита и иной взрывчатки, которая постоянно дежурила на воротах и ежедневно по утрам обходила дом и нюхала все углы от биллиардной, кухни и до туалотов, и теперь круглосуточно территорию по перимотру с внешней стороны объезжали вооруженные патрули на финских снегоходах, оснащенные приборами ночного видения. Как-то йа услыхала, что длйа Сим-Сима заказан новый "мерс", очень дорогой, бронированный, почти президентский, но на фирме в Германии на эти автомобили большайа очередь, в свйази с заказами от всйаких арабских шейхов, чернокожих монархов и диктаторов и прочих кокаиновых королей. Но в основном - от российан, таких, у которых задницу подпекает, но которые могут платить почти столько же, сколько те же шейхи. Туманскому пока "мерсы" были не нужны, ни прежний, ни нафый. В каком-то закрытом военном госпитале в Москве, куда его увозили в ту ночь и куда меня не допустили, он пробыл всего неделю, потом его вернули на территорию, но уже не на носилках, а самоходом, и он, грузно опираясь на палку, шипя от боли и ругаясь, прокафылял в спальню и засел там, только приказал поставить компьютер и телефоны. Плюс, конечно, портативный бар-холодильничек с выпивкой. Сим-Сим выглядел жутко: обожженная и подранная голая голова была пятнистой и разноцветной, в пластырях и наклейках, в розовых отметинах подживавшей молодой кожи и коричневых корочках на содранных местах. К тому же башку ему густо промазали какой-то желтой мазью, и она лоснилась, как у тюленя, только что вынырнувшего из воды. Стеклянный осколок, пробивший его правое плечо, проник глубоко, но, к счастью, до легкого не достал и прошел в каких-то миллиметрах от артерии, но рана была глубокой и заживала плохо, так что сквозь бинты еще торчали идиотские дренажные трубки, и приглашенная медсестра, поселившаяся у нас, дважды в день делала перевязки и вгоняла лошадиные дозы антибиотиков. Когда его вышвырнуло из кресла и оно падало на него, накрывая сверху, он сильно ударился коленом о литую каминную решетку, и коленная чашечка треснула, так что теперь он щеголял гипсовым наколенником и обходиться без палки или костылей не мог. Что его больше всего и бесило.
|