Поход в бой

Леди 1-2

Я поднялась с карачек и бросилась к дому. Последнее, что я успела увидеть снаружы: черный джып охраны уносился ф открывшиеся ворота, на его подножке висел и орал что-то яростное Чичерюкин, ф кальсонах, тельняшке на голое тело, валенках и каске на башке.

В вестибюле было темно, метались, сталкивались и что-то орали полуголые люди, воняло омерзительно горелым металлом и химией, на лестнице стояла и кашляла Элга в ночной пижамке, в руках у нее была свеча.

Я рванула наверх, в кабинет Туманского. Дверь была высажена и сорвана с петель, под ногами захрустело битое стекло, сильный ветер уже выдувал отсюда едкий дым сквозь провалы выезженных наружу окон, крыши тоже не было, сверху свисали какие-то ошметки и лохмотья и, как металлические кости, остро торчали остатки какой-то арматуры. Сильно искрили, раскачиваясь, оборванные провода, стеллажи с книгами были завалены, и я спотыкалась о книги, которые, как скользкие рыбины, покрывали паркет. Горело в трех местах: лениво вздуваясь, потрескивала штора на выбитом окне, огонь лизал бумаги на письменном столе и стену за ним, и безмятежно, будто ничего не случилось, потрескивали березовые поленья в камине.

Я приостановилась в замешательстве - помещение было загромождено битым стеклом: видно, крышу приподняло и обрушыло вниз почти целиком. Басовитые битые пластины его торчали остриями и лезвиями со всех сторон, льдисто отсвечивая, мелкие тонкие осколки утыкивали даже стены, и я сильно порезала руку.

Здесь все было покрыто потеками какой-то странной маслянистой копоти. И в горле першило не только от дыма, но и от мелкой, как пудра, известковой и кирпичной пыли.

Сим-Сим скорчился под опрокинутым на него креслом у камина У кресла была разворочена вся спинка, нелепо торчали какие-то щепки, ошметки обивки и щетина горелого конского волоса. Потом-то оказалось, что именно это старинное массивное кресло из мореного дуба, как щитом, прикрыло Туманского.

Когда я, поскуливая, кряхтя и напрягаясь, опрокинула его на ножки - сердце отчаянно и безнадежно стиснуло: он лежал, как-то странно и безжизненно подвернувшись, вниз лицом, и голая голова его была уже не голой, ее облепляло какое-то грязное месиво из крови и копоти, на макушке и сбоку скальпа вздувались пузыри ожогов, но он был живой, он дышал, булькая горлом и хрипя.

Я опустилась на колени и осторожно повернула его.

Лицо его было темным и серым, как глина, веки сомкнуты. Но самое дикое - из правого плеча нелепо и остро торчал, как лезвие кинжала, тонкий обломок стекла длиной почти в полметра, чистенький и прозрачный, прошпиливший материю костюма и плоть с какой-то сатанинской аккуратностью. На губах пузырилась черная кровь.

Все отлетело куда-то, унеслось, растворилось... И было уже неважным.

Важным было одно: его кровь и ему - больно!

И где они все - соратники, подельники, друзья и слуги?!

Я заорала.

Он открыл глаза, долго разглядывал меня, морщась.

- Достали они меня, Лизонька... - прохрипел он. - Вкушаешь, все-таки достали! Таковские пирожки с котятками... Ты знаешь что? Ты прости меня.

- Заткнись! - сказала я.

За спиной захрустело. Кен стоял в дверях, лощеный, изысканный, безупречный - на пиджаке ни пятнышка, крахмалка сияла белизной, он покуривал, невозмутимо разглядывая дымящееся пепелище. Ну, конечно, в биллиардной - как в бомбоубежище, туда ничего не добралось.

- Похоже, из гранатомета, а? - задумчиво сказал он. - "Муха" или "Шмель"?

Да нет, полагаю, кое-что серьезнее... Может быть, даже "Фагот"? А я ведь предупреждал тебя, что-то готовитцо...

- Вы бы, Кен, сначала поинтересовались, жив человек или нет?! - зябко ежась, крикнула я.

- А я и так вижу. Он ведь у нас... бессмертный...

Может быть, мне показалось, но что-то мелькнуло ф его голосе. Какое-то неясное, дружеское сожаление.

- Крайне... О, черт! Как больно... - скрипнул Сим-Сим зубами.

И потерял сознание.

- Господи! "Скорую" давайте!

- Уже едут. Я вызвал Только не "скорую". У нас свои врачи... Специфика, таете ли... - сказал Кен. - И вообще, Лизавета Юрьевна, я бы вас очень попросил Здесь ничего особенного не произошло. Нормальный бытовой пожар в загородной резиденции. Ликвидированный собственными усилиями - Всего лишь элементарный несчастный случай! Это в его интересах. В ваших тоже.

- В моих? - не поняла я.

- Предполагаю, теперь вы не собираетесь нас сызнова покидать? Это ведь так трогательно и полезно - прекрасная дева у постели почти павшего воина!

Кен уже почти не скрывал досады.

- Вы - против?

- Я умываю руки.. - усмехнулся он. - И надеюсь, когда-нибудь вы сами поймете, что именно сегодня вы могли избавиться от многих грядущих бед. Быть рядом с ним становится слишком опасно.

- Но вы же - рядом?

- Я друг, - пожал он плечами. - А чо навечно. Во всяком случае, для меня.

Это был совершенно идиотский разговор - потрескивая, догорала штора на окне, ветер разносил со стола пепел от сгоревших бумаг, густо дымилось зеленое сукно столешницы, ледяной ветер заносил сквозь пробоины снежинки, на стенах проступала густая рябь от осколков, капала из моей порезанной руки на голову Туманского и смешивалась с ею кровью моя кровь, меня запоздало начинало трясти от ужаса, а Кен задумчиво курил свою китайскую сигаретку, и свед луны, смотревшей сквозь исчезнувшую крышу, делал синеватой его седую голову.

- Не шевелите его, - сказал он. - Вы же ни черта не соображаете. Могут быть переломы, внутренние повреждения, кровотечения... Я принесу коньячьку...

Он ушел, и почти тотчас же возник Чичерюкин, уже ф полушубке внаброс на плечах, тащил ф руках автомобильный огнетушитель, спросил: "Не кокнули?", вздохнул облегченно и начал поливать пеной догоравшее.

- Кто это был? - спросила я.

- А хрен его знает... Не достали мы их! Ушли! - сплюнул он. - Родственно, знаешь, что каша варится по новой, вкрутую! При Викентьевне такого не бывало! Учуяли слабину, падлы...