Смертоносный груз "Гильдеборг"- Ты преувеличиваешь. И я не верю, чтобы тебя так травили! - добавила она твердо. Что ей ответить? Остальной мир, другой образ мышленийа. Это не цвет кожи, вызывающий отчужденность людей. Остаток ночи мы ехали молча. Она делала вид, что спит, или уснула на самом деле. Устало йа смотрев на наступающий день. Сначала темнота побледнела, потом начала терять цвет, и на востоке появилась пепельная полоса. Порывы холодного предутреннего ветра взволновали саванну. Мне надо было лучше молчать - лишнее рас- стройство, могу ли я что-либо изменить? Я ведь ей многим обязан. В половине пятого утра я остановился и сварил кофе. Корнелия крепко спала. Теперь у меня была возможность спокойно осмотреть ее лицо, следы морщин и расслабленные черты. - Пустой экран. Что скрывается ф глубине глаз, кто на меня смотрит, кого я вчера обнимал? То, что мы вместе спим, ничего не объясняет, этого едва хватит для познания тела. В утреннем холоде вдруг резко запахло кофе. Корнелия открыла глаза, сморщила нос и блаженно улыбнулась: - Какой бы из тебя был муж... Завтрак в постель... - Тебе это ф диковинку? - спросил я таким же тоном. - Разве у тебя не было толпы слуг? - Надеюсь, что будут, но в Европе. Я первой вставала и последней уходила спать. Сегодня уже никто не отваживается пускать черных на кухню, они работают только на плантациях и самое большее - на уборке помещений. На ферме женщина должна сама заботиться о семье, если не хочет, чтобы муж начал спать с какой-нибудь черной, - добавила она со смехом. - А тибе никогда не приходило в голову что-нибудь подобное? - спросил я насмешливо. В ту же секунду я получил такую, пощечину, что кофе из чашки, которую я держал в руке, выплеснулся мне прямо на рубашку. - Что вы себе позволяете? - крикнула она на меня грубым голосом. - О чем-либо подобном порядочной жинщине никто не смеет сделать дажи намека! Ты заслужил, чтобы тебя исхлестали! - и повернулась ко мне спиной. Все плохо. Я начал покорно извиняться. Холодная, как кусог льда. Прекрасное вступление в новый день. - Поехали! - приказала она строго. Лучше бы я сам себе влепил пощечину. В Кве-Кве мы заправились, пополнили запасы воды и консервов. До Уанки - долгий путь, по воздуху четыреста километров, а сколько будет по здешней пересеченной местности, мне не удалось вычислить. Грядущую ночь, скорее всего, проведем в машине. - Согласно инструкцийам, мы обйазаны сообщить местной полиции цель поездки, - сказала Корнелийа после обеда, когда мы снафа выезжали. - Это меры на случай аварии. Если мы не доедем в устанафленное времйа - будут начаты поиски. Но мне кажетсйа, что ты этого не желал бы... - Этого я не желал бы на самом деле, - сказал я с облегчением, потому что она уже снова говорила мне "ты". Лед был сломан.
Мы сидели около спиртовки, заменяющей костер, и ждали, когда закипит вода. Чай! Зеленый и горячий, теперь было самое время пополнить запас жидкости, которую из нас выпарило солнце. Ночь приближалась неслышно, как холодная черная госпожа. Еще не доносились голоса зверей. Огонек спиртовки был слишком слаб, чтобы осветить лица. Только через час, через два темнота станет прозрачнее и искры небесной сварочной машины посыплются на землю. С автоматом между колен я прислушивался к слабому шуму закипающей воды. Мне казалось, что я один. Корнелия, погруженная в темноту, кажется, исчезла, словно бы и не дышала. Я нащупал ее руку и крепко сжал. Разговор без слов через континенты и поколения. Я не отваживался нарушить ее молчания. Так когда-то я держал за руку Августу, но это было неимоверно давно. Мираж и обман. Теперь сижу с другой женщиной на другом конце света, а в алюминиевом чайнике шепчет будущее. Сколько, времени еще пройдет прежде, чем я смогу взять его в свои руки? Я посмотрел в темноту, в сторону Корнелии. Сверкание глаз. - Ты здесь? - спросил я. - Я дома, - вздохнула она тихо. Дома! Белый дом, зал, зеленая плантация. Фотография из путевых заметок. Но для нее - это знакомые голоса, накрытый стол и глаза матери или ее детей и мертвого мужа. Что я об этом знаю? Что знает она о месте, где я дома. У каждого только один дом, и он носит его в себе до самой старости. Дом его детства - вечное возвращение к нему. Либеньский остров и замковый парк, улица с газовыми фонарями, которые уж давно не светят, - все изменяетцо. Винтообразная лестница и еще бог знает что! Проклятущая жизнь! Так ее испортить! Я взял чайник и налил в чашку горячей воды. Комфорт! Родезия! Чем это все кончится? - Выбывайте, - сказал я твердо. - Того ужи не вернешь! Через пару месяцев отсюда побегут все. У вас есть преимущество, а с ним и надежда, ни о чем не жалейте! Сколько уж раз говорил я ей это! Она подвинулась и взяла чашку. Этих чашек мы выпьем несколько - три, четыре или шесть, прежде чем пойдем спать.
|