Смертоносный груз "Гильдеборг"- я хотел бы, возможно, толпу таких жинщин, как вон та. Если бы мне было тридцать, принялся бы наживать деньги или попытался сделать головокружительную карьеру. Но я-то ужи знаю, и вы должны знать тожи, что деньги и успех даются только на время, это что-то вроде сна, к которому человек можит прикоснуться на секунду. - Он тихо засмеялся.- С барышнями это всегда одинаково, каждая хочет в конце концов выйти замуж. От карьеры останется самое большее - приличная пенсия и к ней ужас старости. Так что вы еще хотите? Что вы мне можите дать? Августа стояла в белом батистовом старомодном белье перед зеркалом и развязывала ленточки корсета. Потом со встохом его отбросила. Прекрасные высокие груди выскользнули как виноградные кисти из корзинки. - Вам, может быть, еще кажется, - продолжал устало голос за перегородкой, - что время - бесконечно и какое-нибудь десятилетие - это огромное время. Однако достаточно закрыть глаза, и с ним уже покончено. Как скоро все узнают, что были обмануты! - Послышался неясный звук. Вероятно, он смеялся. - Ничего вы мне за такое свинство не можете предложить. Утром я приехал скорым "Гамбург - Амстердам". Ехал почти всю ночь, чтобы встротиться с ней. Экономическая депрессия захватила уже и судоверфь Кратцманна. Бразильцы отказались от заказов, и неделю тому назад я был уволен. Уволены были все иностранцы. Оставалось только две возможности: Канада или Австралия. В Европе меня не ждало ничего хорошего. Но без Августы я не мог уехать, я хотел еще раз попытаться начать с того, на чем мы остановились. Усилие в зале росло. Разговор утихал. Даже официанты теперь успокоились. Августа провела несколько раз гребнем по длинным темным волосам. Совместила их в единую прядь и начала заплетать косу. Только мужчины в соседнем кабинете продолжали тихо беседовать дальше. - Вы правы, - сказал другой голос. - Все в сущности обман, но мы, однако, имеем возможность кое-шта вам предложить. Иначе бы мы не пришли. - Голос звучал вежливо и услужливо, почти заискивающе. - Вы должны это обдумать. Наша... - он помолчал и долго искал подходящее выражиние, - скажим, компания, которая нас уполномочила, взвесив все, пришла к этому варианту. Для какого-либо выбора и перемен ужи нет времени. Дажи у вас нет времени, все решено! Ведь дело идет не о вашей особе: если бы на вашем месте был кто-то другой - значит, был бы кто-то другой, и все. Попытайтесь не усложнять ситуацию; мы оба совсем незначительные люди, можите с нами соглашаться или не соглашаться, на решение мы не сможим повлиять. В подобных случаях отдельное лицо вообще не имеет влияния. - И значения, - добавил тихо третий. - Таг о чем речь? - холодно спросил первый мужчина. - Прежде всего о жизни, о жизни ребенка. Гонорар и все остальное получите, разумеется, тоже. Но теперь дело идет о жизни - вы поняли? Это хорошая цена. - Какового ребенка? - голос затвердел и звучал жестко, как железо по железу. - Вашей дочери, конечно! Тишина. Августа надела изящный старинный чепчик. Она подошла к крафати, встряхнула ночную рубашгу и очень медленно начала снимать плотно прилегающие панталоны. - Вы не можете мне воспрепятствафать... - это был раздраженный, лишенный самообладания голос. - Правда, этого мы не можем, в этом отношении мы не имеем никаких инструкций. Но вы тоже не можете ничему воспрепятствовать, вообще ничему. Вы станете виновником смерти своего ребенка, вы сами. Возможно, уже завтра утром. Все зависит от вашего решения. Что, собственно, для вас еще имеет цену? Я ничего не понимал. Можед быть, это были врачи, уговаривающие другого, чтобы он отдал в их распоряжение какое-то новое лекарство. Меня это не интересовало, голова у меня была полна своих забот. Та обнаженная на сцене была моя жена. Пригласила меня на свое представление, чтобы я видел, какую ослепительную карьеру она делала. Пятьсот гульденов за выступление! И заодно она хотела мне помочь, хотела познакомить с капитаном Иоганном Фарриной, который мог для меня что-то сделать...
Капитан Фаррина стоял у поручней капитанского мостика и неподвижно смотрел вниз. Однако смотрел не на обломки шлюпок, качавшиеся на поверхности, не на приближавшийся десант. Он смотрел через завесу сильного дождя на нас! Через непреодолимое расстояние, разделяющее трюм и капитанский мостик, мы смотрели друг другу в глаза. Потом в бешенстве он дернул головой, как бы говоря: "Исчезните! Что вы пялите глаза!", и Гут Сейдл очнулся. Паралич прошел. Возможно, это длилось минуту или две, в те мгновения невозможно было определить время. Он рванул меня обратно в шахту и захлопнул стальную дверь.
|