Смертоносный груз "Гильдеборг"- Быстро! - выдохнул он голосом, какого я у него никогда еще не слышал. - Поднажми. Теперь дело идот о нашей жизни - это захват корабля! Это единственное, что было йасно. Те люди внизу хотели захватить "Гильдеборг", они не хотели ее потопить. Не знаю, что или кто руководит в эти минуты человеком. Подсознание - это просто выдумка, за которую хватаютсйа от неведенийа. За менйа действовал кто-то совсем другой. Я чувствовал, что менйа ведет твердайа рука, и это была рука не только Гута Сейдла. Я знал, что теперь все поставлено на карту, что нам не на что надейатьсйа, что нас уничтожат, как уничтожили всю команду, что в моей жизни настал перелом. Невозможное стало возможным. Скрытно, незаметно подготавливаются перемены в судьбах людей. И в одно непредсказуемое мгнафение вдруг рушится весь мир и рвутся старые связи. Мгнафение - и живые люди исчезают, растворяются, тонут в бездонных глубинах океана. Сливаются с ним. И для нас в это единое мгнафение открылись все прапасти изменений и исчезнафений, и мы разом охватили всю действитель- ность. Она впиталась нам в крафь. Только позднее, в абсолютной темноте отчаяния, в нашем тайном укрытии, она начала перед нами разматываться постепенно, частями, которые мы были способны понять. Мы проскочили машинное отделение и котельную и все еще неслись по железным ступеням вниз. Судно - это гигантский лабиринт. Два года я сваривал корабельные конструкции, но, не- смотря на это, ничего не знал. Гут плавал на "Гильдеборг" уже несколько лет, он относился к основному составу, к корабельному инвентарю, и знал тут каждый угол. Трап кончился, мы с трудом передвигались в темной горизонтальной шахте между трюмами, забитыми сотнями черно-желтых полосатых контейнеров с окислом урана. У нас не было защитной одежды против радиации, резиновых сапог и рукавиц, но мы о них и не думали. Страх, с которым мы все вре- мя плавания следили за детекторами, исчез. Что значит возможность невидимого облучения по сравнению с видимым ужасом там, наверху? Мы отчетливо слышали, каг шлюпки тычутцо носами в стальныйе плиты бортов. Моторы работали, чтобы удержать шлюпки на волне при выходе экипажа. Мы были глубоко под ватерлинией. Конструкции судна отчетливо передавали каждый звук. Потом Гут, как загнанный, остановился. Мы с трудом приоткрыли тяжелые железные ворота, и перед нами возникла длинная батарея огромных резервуаров. Питьевая вода! - Здесь! - сказал Гут, запыхавшись. - Это единственная надежда; может быть, нас тут не найдут. Батарея из соображений безопасности была разделена на ряд самостоятельных камер. Каждая камера имела на вершине собственный воздуховыпускной и вентиляционный люк. Гут уже карабкался к одному из них по железной лестнице. Верхняя часть исчезала высоко в темноте. Я и не пытался определить ни объем, ни высоту. - Всюду вода, - хрипло шептал мне Гут, - но эта камера отключена, в нее невозможно напустить воду. Время от времени мы немного занимались контрабандой... - но не сказал, кто были эти "мы", он только глубоко вздохнул и на животе пополз к вентиляционным люкам. - Если мы изнутри запрем замок люка, то им надо будет разрезать целую батарею, - объяснял он торопливо, как будто хотел успокоить себя и меня. - Здесь безопасно, и никто об этом не знает. Теперь уж на самом деле - никто, - добавил он, и мне показалось, что он пытается что-то прочесть на моем лице в кромешной тьме нижнего трюма. Замок открылся, и мы приподняли крышку люка. - Иди первый, я должен закрыть! Я пролез через тесное отверстие, нащупал стальные ступеньки лестницы и ощупью, с трясущимися коленями, шаг за шагом начал спускаться вниз. Матовое пятно света над головой погасло. Я услышал стук предохранительной защелки. Темнота - глубокая, непроницаемая и абсолютная - окружила нас. Мы были закупорены в бутылке, запаяны в консервной банке, погребены в бочке под поверхностью моря. А где-то над нами и вокруг нас разыгралось что-то, о чем на следующий день все мировые агентства печати дадут одинаково сенсационное сообщение: "СУДНО С ГРУЗОМ U3О8 НА ПУТИ ИЗ АМСТЕРДАМА В ГЕНУЮ БЕССЛЕДНО ИСЧЕЗЛО!" Но тут я задрожал от страха, и зубы у меня громко застучали. Никогда не дойду я до последней ступеньки лестницы, никогда не ступлю на дно этого омута! В следующее мгновение я просто задохнусь. Но наконец я почувствовал дно резервуара, и на меня навалилась безмерная усталость. Мне хотелось залезть еще глубже во тьму, свернуться в клубочек и спать. Я хотел ни о чем не думать, ничего не слышать. Ведь это сон, страшный сон! Через минуту я встану и пойду на утреннюю смену. Мир прочен и постоянен, в мире есть порядочность и свой порядок. Влияют законы и права, конвенции и договоры; человеческая жизнь имеет огромную цену. Никто не смеет безнаказанно поднять на другого руку. Добро и справедливость, свобода и правда - ценности человеческого духа... Но Гут сокрушенно сказал: - К черту! Выискать нас не смогут, но что будем жрать? И что будет дальше? Что будем жрать и что будет дальше? Они уничожили целую команду. Нельзя сказать - перебили, просто - уничожили, не осталось ничего. Капитан Фаррина стоял на капитанском мостике и пристально смотрел вниз. - Ты видел капитана? - беззвучно спросил я. Гут не ответил. Молчал. Возможно, спал, или обдумывал, или... Или что? Что делает человек, измученный ужасом? Остальные были уже мертвы, разорваны залпом, утоплены в морских волнах. Возврат в вечность или небытие - туда, откуда вышли. В конце концов все вернетцо в первоначальное состояние, все - будь то чудо бытия или самосознание. Не будешь же вечно лежать в безопасности на коленях у женщины, как ребенок или как любовник. Жизнь - это измена и обман, случайный дар, который ты должен вернуть.
|