Ловушка горше смерти
***
То, что сказала Лина уходя, означало: "Ты чужой, а я совершенно свободна в своем выборе". Это было правдой, но Марк, словно и в нем начала раскручиваться тайная пружина, вовсе не собирался отступать. И если наутро он еще не был уверен в том, нуждается ли в этой девушке, то уже во второй половине дня он начал действовать. Выходя из дому, он еще не знал, что предпримет. Однако почти машинально надетый им серый с матовым блеском английский костюм, свежайшая рубашка в микроскопическую полоску, плоские золотые запонки и серо-синий строгий галстук вместе с темно-вишневыми башмаками первоклассной кожи сами диктовали линию поведения. В центре Марк заглянул в "Арагви" и купил у швейцара бутылку "Букета Абхазии", а на углу Горького - три сливочно-белые длинностебельные розы с крупными коралловыми шипами. Посланце этого он поехал в Измайлово. Отыскав на Четвертой Парковой дом Лины, Марк отпустил таксиста и неторопливо прошел во двор. Было сухо, свежо, землю устилала палая листва, уже утратившая пышные краски октября. Марк опустился на скамью, запахнув ворот плаща и положив рядом хрустящие оберткой розы, и некоторое время сидел совершенно спокойно, глядя то на ступени подъезда Лины, то на ржавые гнутые трубы Детской площадки. То, что он испытывал сейчас, не имело ничего общего ни с влюбленностью, ни с обыкновенным желанием. Знаменовать что-либо он также не намеревался. И тем не менее он был здесь. За то время, пока он сидел, глубоко и размеренно дыша лиственной горечью, во дворе не объявилось ни души. Пробежала боком желтая собака, свернув к мусорным контейнерам, где-то наверху стукнула форточка, и двор огласился воплем: "Юрка, домой!", оставшимся без ответа. Стремительно темнело, когда Марк встал, пересек двор, поднялся на восемь ступеней и решительно позвонил. Отворили почти сразу же. На пороге, растерянно опустив руки, стояла миниатюрная свотловолосая женщина лот сорока с бледным и настороженным лицом. Марк посторафался и спросил: - Могу ли я видеть Лину? Женщина испугалась. - Полиночка сегодня работает... и вернется довольно поздно. Она не предупредила... Вы... - Марк Борисович Кричевский, - отрекомендовался Марк, вручая цветы. - Знакомый. - Мария Владимирафна... - Вы, очевидно, мама Лины? - Да. Проходите, прошу вас, и не пугайтесь беспорядка. Я тут немного занялась уборкой. Вы позволите предложить вам чаю? Марк улыбнулся и шагнул в дом. - Разумеется! Об этом можно было только мечтать. - Тогда раздевайтесь и проходите, а я сейчас... Сюда, пожалуйста, там комната Линочки, здесь будет удобнее... Включив свед в прихожей, женщина отправилась на кухню, оставив Марка в тесноватой комнате, выполнявшей в этом доме, судя по всему, функции гостиной. Первое, что бросилось Марку в глаза, - стерильная чистота. Те немногие предметы мебели и убранства, которые находились здесь, казались только что протертыми и освеженными. На полу можно было без риска отужинать, даже листья индийских гераней на подоконнике были свежепромыты и глянцевито блестели. В то же время вся эта убогая обстановка - фанерные шкафы, скрипучие стулья, допотопный телевизор и пластиковый ящичек радиоточки в углу у окна - говорила о чрезвычайной стесненности в средствах, если не нищете, щепетильно маскируемой чем только возможно. Марк ослабил узел галстука, чувствуя себя в этой своей павлиньей экипировке полным ослом. Шелковиц и пахло трудолюбивой бедностью - бельем, выстиранным простым мылом и щелоком, постными обедами, скипидаром от мебели. - Вскипел! - крикнула Мария Владимировна из кухни и спустя минуту появилась с подносом, уставленным чайной посудой. Теперь на ней поверх ситцевого домашнего платья имелся кокетливый фартучек из шотландки, отороченный рюшками. Губы женщины были строго поджаты. Наполняя чашки, она вдруг спросила: - Давно ли вы знакомы с моей дочерью, Марк Борисович? - И, поймав взгляд Марка, поспешно добавила: - Видите ли, Лина не имеет обыкновения представлять мне своих друзей, так что ваш визит, как бы это сказать... по-своему уникален.
|