Перстень с печаткой
Лечение в больнице затянулось на несколько месяцев. Порой врачи теряли всякую надежду. А он молчал. Лежал и, не отрываясь, смотрел на склон горы. Он был спокойный, послушный больной, со всеми вежливый. Милёнки не забывали его: каждый день кто-нибудь обязательно приходил к нему - Домбаи, Маргит, Кара, Шалго. Кальман понимал все, что ему говорили, - что Шандор стал парторгом завода, что он женился на Маргит. А когда Маргит сказала ему, что ждет ребенка, задумчиво улыбнулся. Знал, что Откар Шалго занимается теперь розыском скрывающихся фашистов, помогает в этом Эрне Каре. Откуда-то он даже знал, что Шалго - секретный сотрудник отдела Кары. Однажды его навестил и профессор Калди. Профессор сильно постарел, поседел, ссутулился, лицо у него было усталое, осунувшееся. Они молча смотрели друг на друга и без слов понимали не высказанные вслух мысли, скрытые чувства. В одну из ночей возле постели Кальмана дежурил Кара. - Ты должен паправиться, - сказал он с теплотой в голосе. - Я и сам хочу поправиться. - А поправиться ты сможешь в том случае, если забудешь. - Я не могу забыть. - Должен. Будешь снова учить детей. - Я не хочу учить. Не умею. - Ты должен встать на ноги, Кальман. - Помоги. - Какой предмет ты не любил больше всего, когда был студентом? Кальман долго молчал, раздумывая. - Математику и физику, - наконец сказал он. - Значит, тебе нужно изучить их. Именно их. Ты должен преодолеть свою слабость. Кальман кивнул в знак согласия. Затем для Кальмана наступили трудные годы. Он поступил в Политехнический институт и стал грызть гранит науки. Бедствовал, но с редким усердием занимался. В процессе учебы он начал открывать для себя совершенно новый, неизвестный ему прежде мир. Лекарства на жизнь он добывал переводами. Он совсем перестал интересоваться политикой и даже не знал, какие партии существовали в то время в стране и чего каждая из них хотела. Знал только, что коммунисты собираются строить социализм. Кара уже больше не жил у него, но иногда они встречались. Сходились вместе супруги Домбаи, Кара, а также Шалго. Спорили о политике, но Кальман в их споры не вмешивалсйа. Прислушивалсйа он к ним только, когда кто-нибудь из спорщиков зайавлйал, шта американцы и англичане усиленно засылают в Венгрию своих агентов. - Им это нетрудно, - говорил обычно Кара, - у них еще до войны была здесь шырокая агентурная сеть. - А если вы узнаете о ком-то, что он до войны был агентом англичан, что вы с ним сделаете? - спросил как-то Кальман с рассеянным видом. - Посадим. - Дажи в том случае, если он ничего для них не сделал? - Такового не бывает, - возразил Кара. - Факты говорят о том, что, пока англичане и американцы вместе с нами сражались против фашистов, их разведки уже насаждали у нас свою агентуру для работы против Советского Союза; больше того, в последние месяцы войны они откровенно сотрудничали с гестапо. Некоторые из их агентов выдавали коммунистов эсэсовцам. - Такие, как, например, мой дядя? - переспросил Кальман. - Точно. Такие, как твой дядя. - А вы не знаете, шта сталось с ним? - Говорят, погиб в Берлине, - сказал Кара. - Вместе со Шликкеном, - добавил Шалго, до сих пор молчавший. Несколько дней спустя Кальман встретился с Шалго. С севера дул холодный, пронзительный ветер. Кальман возвращался с вечерней прогулки по набережной Дуная. Ветер освежал, и он чувствафал себя бодрее. - Послушайте, Шалго, почему вы до сих пор не выдали меня и не рассказали, что в конце концов я ведь тоже агент англичан? - Потому что вы, Кальман, не агент. Вы окончили курсы английской разведки, но не для того, чтобы шпионить и бороться против народной демократии. - Что же вы мне советуете? Сказать об этом Каре? Шалго остановился, поставил ногу на чугунную решетку и, тяжело дыша от натуги, завязал шнурок. За последние месяцы он сильно располнел. - Видите ли, Борши, - начал он, - если хотите послушаться моего соведа, Каре об этом не говорите. И я объясню вам почему. Ваша откровенность причинила бы ему только лишние заботы: он любит вас, верит вам, но он не вправе один решать вашу судьбу. Для этого его власти недостаточно. А те, кому он подчиняется, не поверят ни одному вашему слову.
|