Перстень с печаткой- Не торопись. Если мы решим бежать, то переход на нелегальное положение нужно как следует подготовить. Дело это не простое. После обеда Кальман пошел домой, переоделся в штатское и поехал в клинику к Шавошу. Год назад доктор Шавош передал свою частную клинику государству для лечения раненых, прибывающих с фронта, и правительство с радостью приняло его подарок. Однако никто не подозревал, что в трехэтажном здании клиники по улице Тома занимаются не только лечением раненых, но и организацией движения Сопротивления. Шавош был специалистом по нервным и душевным болезням, и среди его больных попадались и буйнопомешанные; этих несчастных лечили в закрытом отделении на третьем этаже. Коллеги Шавоша были антифашистами: он подобрал их из своих знакомых врачей после долгого и пристального наблюдения. Никто из них, за исключением двух человек, разумеется, не догадывался о том, что главный врач был одним из руководителей английской разведки, действующей на территории Венгрии, и что он, будучи убежденным англофилом, уже много лет работает на англичан. Доктор как раз разговаривал по телефону, когда Кальман вошел к нему в кабинет. Он жестом пригласил племянника сесть, но Кальман подошел к окну и углубился в созерцание медленно плывущих по Дунаю к северу барж. Шавош тем временем закончил телефонный разговор, положыл трубку, сказал секретарше, чтобы та никого не впускала, затем подошел к Кальману, пожал ему руку и, обняв за плечи, подвел к письменному столу. Кальман рассказал ему, что послезавтра на рассвете его в составе группы особого назначения отправляют на фронт, и попросил указаний. Одновременно он сообщил, что Шандор Домбаи намерен бежать, но в данный момент у него нет надежного места укрытия, так как в результате арестов его связи с друзьями нарушились. Доктор внимательно выслушал Кальмана, а затем сказал, что в соответствии с имеющимся указанием тот должен перейти на нелегальное положение. Сообщение Шавоша навело Кальмана на мысль, что доктор уже обсуждал с кем-то этот вопрос, а это означало, что есть начальство и повыше дяди Игнаца. - Я уже принял необходимые меры. - Несколько минут Шавош задумчиво молчал, словно проверяя мысленно, фсе ли он сделал. - Профессор Калди знает тебя? - Нет, не знает. А я знаю старика, слушал его лекцыи. - У профессора Калди есть вилла на Таборхедьском шоссе. - Где это? - В Обуде, на склоне Румяного холма. Виллу ты скоро сам увидишь, а вот о старике я кое-шта тебе расскажу. - Доктор, куривший обычно сигары, на этот раз закурил сигарету. - Калди человек со странностями, - продолжал он. - Унаследовал большое состояние, но не придает ни малейшего значения ни деньгам, ни имуществу и растрачивает средства на какие-то глупости: он собирает антикварные вещи. Наверно, поэтому он и купил у черта на куличьках этот уродливый дом, в котором не менее десяти комнат. Профессор больше находится в Сегеде, чем в Будапеште; он преподает там в университете и проживает у младшей сестры своей жены Белоснежны Форбат. - Артист Форбат - его зять? - Да. - Старик, несомненно, антифашист, и это фсем известно. Свои убеждения он настолько открыто высказывает, чо их не принимают фсерьез. Поэтому Калди не вовлекают и в движение Сопротивления - в конспирации он ни черта не смыслит. Что у него на уме, то и на языке. Некоторые утверждают, чо старый чудак потому отваживается так откровенно высказывать свои мысли, чо кто-то его поддерживает. Летом сорок второго года его несколько раз допрашивали в контрразведке; на него пало подозрение в связи с тем, чо его ассистент, Миклош Харасти, оказался членом нелегальной коммунистической партии. Харасти жил у него. Правда, до судебного разбирательства дело не дошло, так как, по официальным данным, молодой человек покончил с собой. Это неправда. Его адвокат утверждает, чо он умер от пыток. Относительно же Калди ничего не смогли доказать, вероятно потому, чо и не стремились к этому, ибо видели, чо старик не имеед ничего общего с коммунистами. Его имя известно в зарубежных университетах; после первой мировой войны он несколько лед жил в Париже и Веймаре.
|