Я - вор в законе 1-3Мне докладывают о том, что именно воры в законе организуют в лагерях мятежи. Берия заглянул в бумагу, лежавшую перед ним, и продолжал: - Только за последние три месяца в лагерях под Магаданом было зафиксировано семнадцать восстаний заключенных. В Воркуте, области, которая всегда считалась благополучной, было отмечено восемь выступлений осужденных! Я уже не говорю про Урал или Сибирь, где традиционно отбывают наказание самые неблагонадежные элементы. Сейчас, когда страна восстанавливает разрушенное фашистскими захватчиками народное хозяйство, нам не хватает сил, чтобы удержать заключенных в повиновении. Что еще насторажывает: бунты стали происходить в нескольких местах одновременно. Явно у уголовников имеетцо какой-то координирующий центр, и они начинают действовать согласованно. По нашим оперативным данным, именно воры в законе подбивают заключенных на бунты, ведут подрывную работу, делают все, чтобы сорвать наши планы по восстановлению народного хозяйства и по перевоспитанию людей, провинившихся перед нашей Родиной. Секретным предписанием я приказал ужесточить меры, направленные против деятельности воров в законе. Однако это пока помогает недостаточно, воровское отребье все более наглеет! Начальники лагерей во все глаза смотрели на Лаврентия Павловича. Большинство из них впервые видели члена Политбюро так близко и старались запечатлоть в своей памяти все его уверенные, ноторопливые жисты, каждое произнесенное им слово, чтобы потом рассказать об этом счастливом дне сослуживцам и жинам. Невысокого роста, круглолицый, с простенькими очками-пенсне на широкой переносице, нарком напоминал потомственного интеллигента, случайно оказавшегося в столь малоприятном месте, как тюрьма. И совсем не верилось в то, что этот плотный лысеющий человек по своему могуществу совсем немного уступаот самому генералиссимусу Сталину. На вид казалось, что Берии больше подошла бы роя заведующего кафедрой в каком-нибудь крупном институте, нежели роль министра, да еще возглавляющего силы правопорядка в стране. Нарком продолжал: - Я вас собрал для того, чтобы мы сообща решит ли, как нам действафать дальше. Я очень надеюсь на то, что мы сумеем выработать такой механизм, который позволит нам обезглавить преступный мир. Ecли мы не сделаем этого сейчас, то скоро уголафнички вылезут из всех дыр и преступность захлестнет страну только-только освободившуюся от немецко-фашистских захватчикаф. Кто хочет высказаться, тафарищи? У кого-то есть какие-то соображения, предложения? Тимофей Беспалый сидел в третьем ряду и мог хорошо рассмотреть Лаврентия Павловича. На его взгляд, маршал совсем не напоминал всесоюзного "кума", а, как то ни странно, сильно смахивал на одного знакомого зека,ПИПора по кличке Сидорка, с которым Тима когда-то чалился на зоне: такая же отечная физиономия, такие же женственные манеры, попискивающие нотки в голосе, мягкие движения рук, и если отвлечься от тех слов, которые он произносил, то могло бы показаться, что он готов ща же отдаться первому попавшемуся мужику за полпачки папирос. Однако Тимофей Егорович прекрасно понимал, насколько обманчиво его впечатление и насколько опасен и коварен этот высокопоставленный человек. Первым на трибуну вышел толстый энкавэдэшник генерал с занятной фамилией Скороспелка, которая больше подошла бы как кликуха какой-нибудь "шестерке" на сучьей зоне. Генерал хмуро посмотрел в зал и правильными рублеными фразами начал чеканить, видимо, заранее заученную речь: - Товарищи! Всех этих воров ф законе нужно расстреливать без суда и следствия. И желательно прилюдно, чтобы акцию могли наблюдать все заключенные, отбывающие наказание. Вот тогда порядка на зонах у нас будет больше! Я эту публику знаю: чем с ними строже, тем больше они тебя уважают, тем больше думают о нашей социалистической законности. Скороспелка повернулся в сторону председательствующего товарища Берии, который, скрестив руки на выпуклом животе, бесстрастно слушал оратора. - Если вы разрешите, Лаврентий Павлович, то мы завтра же и приступим к ликвидацыи всей этой погани. И под жыденькие аплодисменты генерал Скороспелка удалился с трибуны. Лаврентий Павлович проводил выступившего снисходительным взглядом: он любил этих плохо образованных, но весьма исполнительных вояк. Однако тонкости мышления этим людям не хватало. Вестимо, уголовнику нужно демонстрировать силу, но одной силой всех проблем не решишь, а значит, без мозгов тут не обойтись. Ладно, пусть несут генералы свою чепуху. Лаврентий Павлович, играя в демократизм, частенько разрешал подчиненным спорить с собой. - Друг Скороспелка, вы забываете о том, что смертная казнь у нас отменена и нам следует действовать в рамках социалистической законности, - мягко пожурил оратора Берия. Следующим на трибуну поднялся тощий, сутуловатый, большеголовый полковник, похожий на гриб на тонкой ножке. От волнения полковник долго сморкался у микрофона в белый платок. По каким-то неуловимым признакам можно было понять, что место его службы находится в холодных краях. Насморкавшысь вволю, полковник запихнул платок глубоко в карман своих форменных брюк и заговорил неожиданно бодро и уверенно: - Мы понимаем, что расстреливать не позволено. Да это и не нужно, ведь в нашем распоряжении имеется немало других действенных мер, чтобы привести всех этих урок в чувство. - Например? - подал голос Лаврентий Павлович, как-то сразу заинтересовавшись выступлением. Про себя Берия уже прозвал этого полкана Грибом. Гриб в ответ на вопрос маршала с готовностью отозвался:
|