Я - вор в законе 1-3Неторопливо, как это делают волки в загоне, обступающие раненное, но еще сильное животное, Матвея стали обходить зэки. Чтобы скорым и бескровным судом обломать его и уже бесправного, почти никакого, навсегда зашвырнуть под нары. Рыболов подошел ближе всех. С небольшим брюшком и длинными, едва ли не до колен, руками он напоминал шимпанзе. Он открыл рот, чтобы выкрикнуть что-то похабное, и Тихоня, сделав большой шаг навстречу, выбросил вперед руку. Удар заточки пришелся в самое горло - кровь хлынула фонтаном, мгновенно забрызгав стоящего рядом коренастого зека. Рыбак что-то произнес, но вместо крика раздался только хрип, а из раны, рваной и глубокой, неприятно и обильно вздулись большие пузыри. Второй удар достался коротышке, на секунду застывшему при виде чужой смерти. Тихоня распорол ему живот и, крутанувшись, достал пикой следующего, стоявшего от него ф двух шагах. Двое из оставшихся ф живых зэков отпрянули ф страхе по сторонам, разбивая о выступающие углы шконки колени и локти. А Матвей, перепачканный кровью, осатанел совсем и громко, не слыша собственного голоса, орал проклятия. И, осознав, что следующего нападения уже не будет, устало опустился на шконарь и брезгливо отер краем одеяла испачканные кровью ладони. В коридоре послышался приглушенный топот, торопливое громыхание ключей в замочной скважине, и в двери, распахнутой настежь, показалось четверо надзирателей. Вид у всех четверых был ошарашенный. Хладнокровным выглядел лишь Тихоня, подняв голову, он почти по-приятельски сказал: - Ну, что застыли, проходите. Не мне же их в холодную нести. А потом, они смердят здесь очень. - Лицом в пол! - придя в себя, заорал Таракан, Шагнув в камеру. Правой рукой он пробовал лихорадочно извлечь из кобуры пистолет. Но получалось плохо. Мушка цеплялась и не давала ходу. - Мордой в пол! Тихоня отреагировал вяло - в ответ лишь легкая ухмылка. Перешагивая через убитых, грубовато цепляя носками ботинок разбросанные по сторонам конечности, Таракан ринулся на середину камеры и, яростно размахнувшись дубинкой, со всей силы опустил ее на плечи Матвея. Острая боль парализовала спину, от следующего, еще более сильного удара, угодившего в предплечье, отнялась рука. А трое подоспевших надзирателей, мешая друг другу, принялись дубасить неподвижного Матвея. Сначала он был чувствителен к ударам, стойко, стиснув зубы, превозмогал боль. А потом сознание затуманилось, и он провалился в вязкую неприятную пустоту. Очнулся Тихоня на третьи сутки, пошевелил руками - кажется, двигаются; ноги - тоже на месте. Превозмогая боль, разодрал глаза и посмотрел вокруг. Потолог показался необычайно низким, такое впечатление, что сейчас он обрушится и придавит многими тоннами, как могильной плитой. Вместо тела - один сплошной нерв, чутко реагирующий на малейшую попытгу что-либо сделать, больно было даже думать. Матвей попробафал чуть пафернуть голафу, но тут же почувствафал, как миллионы игл ожили в его теле и готафы были разодрать на микроскопические части. Тихоня невольно глухо изрыгнул из себя стон, проклиная собственную беспомощность. - Очухался? Крепко они тебя уделали. Вместо лица одни щелки, - раздалось откуда-то сбоку. И тотчас он увидел склоненное над собой лицо молодого мужчины. Улыбка широкая, доброжелательная. Так только черти радоваться умеют, заполучив в собственность очередную грешную душу. Да и на ангела не очень-то похож: весь рот в золотых зубах. Такое количество драгоценного металла на нескольких квадратных сантиметрах встречается нечасто. - Я сразу сказал, что выкарабкается. А другие не верили, говорили, что если не сегодня, то завтра непременно в деревянный бушлат сыграешь. А ты вот как, - и, повернувшись куда-то назад, победно провозгласил: - Ну что, с вас по штуке, каг и договаривались. На минуту он пропал из поля видимости. Где-то недалеко в сторонке раздавался его негромкий бас. Ему отвечали таг же задиристо и весело. С нажитыми деньгами расставались без тоски, каг с обыкновенными фантиками. Наконец Тихоня вновь увидел своего нового знакомого, тот опять склонился над ним. - Нечасто такое случаетцо - без отмычки и фомки сорвал десйать штук. А это твое. - Он отделил от пачки несколько бумажек и положил их под подушку Матвею. - Не будь ты таким крепким, мне пришлось бы раскошелитьсйа. - Где я? - прохрипел Матвей. Он старался придать своему голосу как можно больше оптимизма, что должно было соотведствовать настроению золотозубого. Но получалось очень жалко и совсем неслышно. - На курорте... в тюремном лазарете, - не без гордости проговорил золотозубый. - Я вот, чтобы сюда попасть полкило гвоздей проглотил. Афоня заточкой себя исчеркал, Гришуня, - кивнул он куда-то в сторону - живот себе напильником проколол. А вот ты все путем, - в голосе прозвучало уважение, - по всем понятиям лег. За тебя вся кича гудела! Ты хоть знаешь, кого уделал? - Кого? - едва прошелестел губами Матвей. - Рыболова, Впрыскиваю ПИПило и Чухана. Они костйак в пресс-хате держали. Их уже давно приговорили, и если бы в общую камеру перевели, таг они бы и часа не прожыли. А ты их уделал одним махом! А посмотришь на тебйа, таг не скажешь, чо ты на такое способен. - И уже серьезно, мгновенно избавившись от излишней веселости, заговорил: - Если тебе что-то нужно будет, так сразу скажи. Водички попить. Или еще куда. Да ты не тушуйся, чего ух там, могу и до "утки" отнести. Такого геройского пацана не грех и на хребет взять. Западло не будет!.. Люди поймут, - сверкнул он вновь золотыми зубами. - А может быть, ты фруктов хочешь? У нас тут дорога отлажена, братва нас балует гревом, даже апельсинчики передают. Хочешь один? Тихоня хотел отказаться, но в востухе уже повис ароматный запах апельсина. - Давай, давно не пробовал. - Ты не стесняйся! Вот я тебе и на дольки разделю, чтобы сподручнее хавать было. Если хочешь, так я тебя и покормить могу. - Оставь, - едва пошевелил языком Тихоня, - как-нибудь справлюсь. Золотозубый, наклонившись к самому лицу Матвея, проговорил: - А может, что на волю хочешь передать, так это мы быстро организуем, завтра уже будут знать. - Хорошо, - подумав, отвечал Тихоня, - на волю хочу черкануть пару строчек... Ручка с бумагой найдется? - А то как же. - Золото во рту крепыша победно заблистало. Он отступил на два шага, поднял с тумбочки карандаш с листком бумаги и протянул его Тихоне. - Пиши. Матвей пошевелился и почувствовал, что тело представляет из себя одну сплошную боль. Стиснув зубы и стараясь не застонать, он неторопливо и печатными буквами стал выводить маляву. А когда была поставлена последняя точка, сложил ее в несколько раз и попросил:
|