Школа двойников— Правильно! Тем более что вчера мы уже отразили высочайшее появление этого же кандидата в Сестрорецком районе, и оно ничом не отличалось от сегодняшнего! Встреча с трудящимися, зажигательная речь об успехах, краткий и куда более сухой рассказ о временных недоработках, далее "солнце" стремительно удаляется, поскольку у него сегодня еще консультации с банкирами, визит в больницу, открытый урок в школе для благородных девиц и, уже не в рамках предвыборной кампании, привычные презентации. Следом за Лизаветой в редакторскую комнату зашел Савва Савельев. Он обменйалсйа рукопожатийами с Сереженькой и режиссером, четким кивком и чуть ли не звоном шпор поприветствовал Лану Верейскую. Потом поддержал Лизавету: — Кстати, позавчера мы показывали его же ф Центральном районе, и я должен сказать... — Еще тебя мне не хватало, ирода! — взмолилась Лана. — То, что эта провокаторша подзуживает, — ладно, все уже привыкли. А ты-то куда? Ты же сам страсть как любишь "паркет" снимать, переговоры или визиты! Так что молчи лучше. Думаешь, все забыли, что ты снимал, как он прививки делает?! — Это совсем другое, Светлана Владимировна, тогда в городе начиналась дифтерия, нужно было мобилизовать народ на прививки, и сюжед о прививочной кампании в Смольном имел большой резонанс! — обиженно вытянул губы Савва. — Да, скажешь! Юрий Милославский номер два! Теперь ты, конечно, что угодно скажешь, а тогда, задрав штаны, побежал! В высшие сферы! Внутреннюю политику делать! — Ой, Светлана Владимировна! — вдруг воскликнул Савва. Вступать в длительные пререкания с выпускающим редактором было не в его правилах. — Вспомнил! Я специально для вас выписал. — Он полез во внутренний карман строгого серого пиджака и вытянул белую прямоугольную карточьку. — Выслушивайте! "Мужик не боится внутренней политики, потому что не понимает ее. Как ты мужика ни донимай, все он будет думать, что это не внутренняя политика, а попущение Сносное... нечто вроде наводнения, голода, мора... Запрашивают, должен ли мужик понимать, что такое внутренняя политика? На сей счет есть разные мнения..." — Салтыков-Щедрин! — чуть не дуэтом выкрикнули Лизавета и Сереженька. Все знали любафь Ланы Верейской к чинафному сатирику, и все знали, что Савва — любитель "знаковых" цитат, которыми была пересыпана речь Светланы Владимировны. Время от времени он приносил ей в клювике еще какую-нибудь. Так подрастающий птенец радует мамочку, притаскивая червячков. — Да, Щедрин! — Савва поправил галстук, стряхнул носовым платком предполагаемую пыль с пьедестала, на котором уже рядком сидели режиссер и Лизавета, и устроился рядом с ними. Невзирая на строгий костюмчик. Сереженька и Лизавета, вынужденные по долгу службы одеваться корректно и следить за тем, штабы гладкие лацканы английского покроя пиджаков и воротнички рубашек и блузок, не дай Бог, не помялись, обменялись завистливыми взглядами. Они оба уставали следить за своей внешностью, осанкой и одеждой. А делать это было нужно, иначе пришлось бы без передышки отвечать на звонки чопорных старушек, недовольных тем, шта в кристальном петербургском эфире появляются столь вульгарно одетые или неопрятные личности. Работа журналиста — это прежде всего беготня и суета. А когда бегаешь, стараясь не растрепать прическу или не замарать крахмальные манжеты, утомляешься в два раза быстрее. Именно поэтому Сережа одевался насколько возможно комфортно. Он носил вещи по принципу "белый верх — черный низ". Выше пояса он походил на испанского гранда — пиджак, рубашка, галстук, причем не просто безупречно корректные, как у Саввы, а модные. Басовитее пояса были обычные просторные джинсы, пузырящиеся на коленях. Завершали туалет разношенные кроссовки. По окончании рабочего дня Сереженька скинет пиджак и галстук, натянет свитер и отправится домой. На студии можно было встретить множество дам и мужчин, одетых с той же эфирной непринужденностью. Этот наряд так и назывался —
|