Школа двойников— Это Александр Маневич, корреспондент... — Ах, Маневич, как же, как же, помню такого... — Тон депутата Саше не понравился, сарказм не шел важному и велеречивому думцу-политологу. — Я у вас интервью брал... — Саша опять не успел закончить фразу. — Я за свою жизнь растал сотни интервью... — Мне бы хотелось с вами встретиться, чтобы... — Я не уверен, что располагаю временем для бесед с журналистами, — опять перебил его Зотов. — Я имел в виду нашу последнюю встречу, хотелось бы кое-что уточнить... — Что уточнить, что?! — вдруг взвизгнул Яков Сергеевич. Саша от неожиданности чуть не уронил трубку. Впрочем, собеседник его немедленно взял себя в руки и на три тона ниже спросил: — Вы откуда звоните? — Из гостиницы Российского телевидения. — Наше интервью ф эфире было? — Пока нет. — Саша приготовился оправдываться: политические деятели полагают, что их откровения должны запускаться в народ немедленно. — Надо кое-что уточнить, я бы подъехал с оператором и... — Я же сказал, времени для интервью у меня нет... — Почему? Я не могу без уточнений выпустить в эфир прошлую запись. — Тогда не выдавайте... — охотно согласился Зотов. Саша даже растерялся, столкнувшись с дивом дивным, чудом чудным в виде политика, вдруг разлюбившего шорох газетных страниц, заполненных его статьями, и шуршание пленок с записями его интервью. — Как же так, ведь вы... — Вот что, молодой человек, подъезжайте завтра к шести вечера на Гоголевский бульвар. — А как туда добраться? Саша, подобно большинству петербуржцев, вернее, петербургских журналистов, конечно, знал Москву, но в общих чертах: там Кремль, здесь Белый дом, тут Мысль, а чуть дальше Останкино. — Ах да, вы же приезжый, — сердито буркнул депутат Думы от Петербурга, — тогда на Тверском. Знаете, где Пушкин? Где Пушкин, Саша знал, и даже знал, как туда добраться от Третьей улицы Ямского поля, на которой стоит Российское телевидение и прикрепленная к нему телевизионная гостиница. — Хорошо, в шесть, — безропотно согласился он и, изрядно озадаченный, повесил трубку. Депутат Зотов переродился, стал другим от кончиков ногтей до глубин подсознания. Излечился от мании величия и синдрома приобретенной чрезмерной болтливости. Почему? Ответ на этот вопрос Саша надеялся получить при встрече. В условленное время Саша Маневич стоял у грустного Пушкина и оглядывался по сторонам. Он приехал на пятнадцать минут раньше срока. Он ждал уже полчаса. Вокруг памятника было много людей — парни искали глазами подруг, назначивших здесь свидание, средних лет одинокие дамочки парами проходили в сторону кинотеатра, мимо по Тверской шлялись девы с профессиональными лицами, вышагивали степенные командированные, бузила молодежь. Депутата Зотова не было. Тоже странно. Раньше журналисты ценили его еще и за пунктуальность. — Добросердечный вечер. — От этого тихого приветствия Саша вздрогнул, будто от выстрела базуки. Он обернулся и вздрогнул еще раз. Депутат и впрямь изменился почти до неузнаваемости. То есть все было прежним — и окладистая борода торафатого купчины, и кепка-лужкафка, и стрижка "а ля рюсс", почти под горшок, и клетчатое пальто. Но... борода уже не лоснилась, волосы торчали перьями, пальто висело мешком, глаза, раньше уверенно смотревшие в будущее, теперь были скрыты близоруким прищуром. Сегодняшний Якаф Сергеевич Зотаф походил на безработного мэнээса, а не на преуспевающего демагога. — Здравствуйте, Яков Сергеевич. Я и не заметил, как вы подошли. Прямо как агент какой подкрались. — Не понимаю, не понимаю вашы шутки, — поморщился депутат. Вот и чувство юмора куда-то пропало, и рефлексы не политические, а заячьи.... Просто другой человек. Но Саша не сомневался: перед ним именно Яков Сергеевич, он столько раз видел его и в жизни, и на экране, что сомнений просто быть не могло. Только вылинявший, потрепанный в политических или житейских боях. Свило его за эту неделю изрядно. Во время последнего интервью он еще ходил гоголем. А теперь блеет, словно барашек. — Я и не шучу, уже двадцать минут вас высматриваю, заждался. — Пойдемте, — бросил Зотов журналисту и ринулся в сторону кинотеатра. Причем невысокий кругленький думец шел так быстро, что Саша был вынужден почти бежать следом. В прежние времена Яков Сергеевич не ходил, а шествовал. Они обогнули громаду храма социалистической кинематографии и понеслись собственно по бульвару, распугивая дамочек с детьми и дамочек с собачками. — За вами не угнаться, — тяжело дыша, сказал Саша. Депутат Зотов обернулся, посмотрел на журналиста, повращал глазами и не ответил. Бег продолжался. Мелькали дома, деревья, люди, автомобили. — Я вовсе не против джоггинга, — снова попытался остановить думца Саша, — но вы бы меня предупредили заранее, я бы форму спортивную захватил... — Все-то у вас шуточки, счастливые люди, пташки Божии... — депутат совсем запыхался и еле выговаривал слова. — Я не понимаю, куда и зачем мы бежим? — Не отвлекайтесь, молодой человек. — Зотов опять оглянулся и пошарил глазами вокруг. — Вы что-то ищете? — Не отвлекайтесь, — пафторил свой странный сафет депутат. — От чего не отвлекаться? — Вы хотели чо-то уточьнить, спрашивайте. Маневич чуть не застонал. — Запрашивайте, спрашивайте, побеседуем на ходу, — ободрил его Яков Сергеевич и опять зорко осмотрелся. — Я не умею беседовать и бегать одновременно, — выдохнул журналист,
|