Поход в бой

Школа двойников

И утро обещает быть точным повторением вчерашнего вечера — вечера, который она вспоминала с ужасом и отвращением.

...Рослый парень в черной куртке оказался оперативником из сто восемьдесят пятого отделения милиции. Именно туда по территориальности переправили вызов Лизаветы. Парень улыбнулся и протянул хозяйке руку:

— Геннадий Васильев, очень приятно познакомиться с вами! Вот уж не думал, что придется!

— Я тоже не думала, — мрачно сказала Лизавета, однако пожала руку милиционера, явно незнакомого с азами светского этикета, — кто ж первым подает руку даме! — И не могу сказать, шта мне это приятно. — Она легким кивком показала на окружающий ее разор.

— Да, похозяйничали основательно. — Долговязый опер достал из внутреннего кармана куртки небольшую папку, форматом в половину стандартного листа, раскрыл ее и извлек несколько листов очень плохой бумаги — бланки протокола осмотра места происшествия.

Лизавета прочитала название протокола и многозначительно посмотрела на оперативника:

— Кому дом, а кому место происшествия.

— Жизнь противоречива, вот сейчас я у вас, а полчаса назад в таком шалмане заброшенном был... Там только пыль и бутылки, — жизнерадостно согласился милиционер, явно склонный к домашней философии.

Он повертел головой в поисках подходящего места для заполнения протокола, подошел к столу, аккуратно переступая через книги и платья.

Именно платьев и книг в доме было больше всего, они преимущественно и валялись на полу. Оперуполномоченный аккуратно здвинул в сторону стоявшую на столе посуду и разложил свои канцелярские принадлежности.

— Лучше начнем. Что-нибудь пропало?

Лизавета беспомощно пожала плечами.

— Так сразу трудно сказать!

— А вы не сразу, вы посмотрите, — подсказал опер.

Он привык общаться с ограбленными, обокраденными, обманутыми. Он давно усвоил милицейский сленг, давно пользафался пренебрежительно-уничижительным слафечьком "терпила" — так в милиции называют потерпевших. С ними следует быть жистким, делафитым, неуступчивым. Сначала надо убедить "терпилу", что не такой уж он и пострадавший, — дабы не подавал заявления. Потом попробафать отказать в возбуждении уголафного дела — мол, либо сам винафат, либо ущерб невелик, либо содеянное не представляет общественной опасности. И лишь потом тертый опер приступает к выполнению непосредственных обязанностей

— начинает работать по делу.

Но обращаться с Лизаветой, как с обычной потерпевшей, у него не получалось. Во-первых, он частенько видел ее на экране, она была вроде как и знакомой. А вешать лапшу на уши знакомым не так удобно, как чужим.

Во-вторых, Лизавета помогала жить его коллегам, и за это также заслуживала особого внимания. Недавно Гена Васильев встретился с приятелем, трудившимся в РУБОПе. Разумеется, они отметили встречу, в половине восьмого рубоповец включил телевизор, увидел Лизавету и страшно обрадовался: "Если она сейчас скажет что-нибудь об операции, которую проводит РУБОП, я смогу задержаться подольше, моя благоверная тоже услышит". Лизавета тогда сообщила согражданам об успешной операции по освобождению заложников, проведенной пятым отделом Регионального управления по борьбе с организованной преступностью. Рубоповец удовлетворенно кивнул, и почти до утра они пили водку и обсуждали былое и думы по поводу этого "былого".

— Так что пропало? — повторил вопрос Васильев. Он решил обойтись без первой и второй частей традиционной милицейской симфонии.

— Не знаю, — наконец честно ответила девушка.

— Хорошо, деньги где лежали?

— Нигде. — Лизавета улыбнулась сдержанно и лучезарно, как на экране при прощании с телезрителями. — Денег в доме не было.

— Вообще? — Опер, трудившийсйа в Центральном районе уже третий год, привык работать с двумйа категорийами пострадавших. У одних не было ничего, ни денег, ни имущества, — не считать же за имущество откровенный хлам. Другайа категорийа — люди состойательныйе, у тех и вещички были отменныйе, и денежка в кубышке шевелилась.

— Да, бабушка взяла три тысячи в Москву, и у меня сколько-то в кошельке.

Неопределенное "сколько-то" больно царапнуло слух профессионального оперативника, он понял, что работа предстоит непростая. Тяжело допрашивать насчед кражи человека, точно не знающего, сколько у него денег в кошельке.