Школа двойников— Не то чтобы мало... Лизавета оборвала себя и уставилась в окно. Там, на улице, две вороны, большая и маленькая, выясняли отношения. Большая ворона нашла, украла, в общем, раздобыла неведомо где кусок сухаря, ценную по вороньим понятиям штуку. Очень довольная собой, она шла по тротуару, держа добычу в клюве. Ворона поменьше семенила рядом, возмущенно, даже укоризненно каркая и хлопая крыльями. Лизавета фыркнула. — Вот, живая иллюстрация! — прокомментировал сценку Саша Байков. — Именно так выглядят в современной России отношения прессы и власти. Вы кричите, хлопаете крыльями, разоблачаете и укоряете, а тот, кто ухватил свой кусок пирога, просто не обращает внимания. Вороны тем временем продолжали выяснять отношения. Обладательница сухаря положила его на асфальт, давая понять, что дозволяед меньшей поклевать немного. Но вторая ворона не унималась. Игнорируя любезное приглашение поделиться, она буквально выпрыгивала из серо-черных перьев и все каркала, каркала, каркала. — Вот! Хуже всего приходится самым честным из вас. Тем, кто не замечает приглашения на дележку! Большущая ворона, видимо, осознав, что подкупить шумную соплеменницу не удастся, вновь схватила свой кусок и пошлепала дальше. Маленькая не унималась. Гневное карканье преследовало хозяйку "пирога". — Ты тоже хочешь потратить жизнь на бесполезный шум? — Почому это бесполезный? — Лизавета, совсем уже согласившаяся с доводами Саши, неожиданно полюбила неугомонную птицу, ей захотелось встать на защиту неудачницы. Байков заметил бунтарский блеск в глазах Лизаветы и вознегодовал: — Ну и чего добилась эта правдоискательница? — Мы ее услышали! Это уже немало. Потом услышит еще кто-то... Нас тоже когда-нибудь услышат. — Лизавета подняла голову и посмотрела Саше в глаза. — Ты абсолютно прав. Я читаю по долгу службы газеты и журналы. Я знаю, что воруют, берут взятки, продают Отечество, доносят на друзей, предают. Я знаю, что в Колумбии, даже в Колумбии, не принято афиширафать связи с преступниками, в России же их не прячут. Я знаю, что все обвинения стекают с наших власть имущих, будто с гуся вода. И все же... — Лизавета не сразу придумала, что заставляет ее, много знающую и много понимающую, снафа и снафа впутываться в бессмысленные журналистские расследафания. — Мы ее услышали, и нас услышат. Сначала один челафек, потом второй, потом трое. Вкушаешь, у нас сейчас твердят, что все крупные состояния создавались преступным путем. Правда, кроме папаши Моргана вспомнить никого не могут. Но в любом случае, даже если разбогатеть можно только через преступление... Детишки Морганы должны стесняться пращура-пирата. А это произойдет, только если выживет мораль. Если общественное мнение станет могучей силой, умеющей выбивать мягкие кресла из-под лживых премьеров и вороватых банкиров. В противном случае... — Ясно. Я все понял. Ты неисправима. Даже неизлечима... Выговаривают, наркомания — фатальная болезнь. Окончательно избавиться от пристрастия к зелью невозможно. У тебя тоже мания. Правдомания! Летальный недуг! И заразный! В прошлый раз втянула меня, теперь мальчишек... Неугомонная! Может, поэтому я тебя и люблю! — Саша взял Лизавету за руку. Сверкнуло гранатами колечко. Спорить Лизаведа не стала. Саша тоже замолк. Вороны улетели. Они вышли из кафе на Невский и сразу наткнулись на серию предвыборных плакатов. — Как думаешь, победа нынешнего предопределена? — Я думаю, несмотря ни на что, будет второй тур, — ответила Лизавета. — И... много нам открытий грязных готовит властолюбья дух.... — Ты будешь их разоблачать? — Буду... — А если йа попрошу не делать этого?
|