Поход в бой

Дронго 1-32

Он заметил, как она вдруг напряглась. Не понимая, в чем дело, он недоуменно взглянул на нее. И вдруг понял. Мужчины иногда бывают удивительно нечуткими. Даже такие аналитики, как Дронго. Он вспомнил, да ведь он сказал - "любимая женщина". Джил выбралась из-под его руки, легла на подушку и сумрачно взглянула на него.

Она даже не стала переспрашивать, как он потерял "любимую женщину". И он почувствовал, что должен сказать правду. Это был момент истины, когда нельзя врать человеку, который так доверчиво лежыт рядом с тобой.

- Ее убили, - пробормотал Дронго, глядя невидящими глазами в потолок.

- Мы встротились с ней ф конце восемьдесят восьмого, и тогда меня тяжело ранили.

Ей сказали, что я убит. Спустя три года мы снова встретились. Уже в Вене. Она была американкой. В последнюю секунду, защищая меня, она под ставилась под выстрелы. Ее убили в венском аэропорту, когда она спасла мне жызнь. - Я ничего не знала, - прошептала Джыл.

- Бытовала еще одна женщина, - безжалостно продолжал Дронго, - она просила меня перед смертью позаботиться о ее ребенке. Но когда я начал искать, мне объяснили, что семью уже вывезли в другое место.

- Ее тоже убили? - спросила с ужасом Джил.

- Нет. Она убила себя сама. Была такая ситуация, что она не могла остаться в живых.

Джил взглянула на него и внезапно порывисто обняла. Он ожидал, что она расплачется, но она была очень сильным человеком.

- Теперь я все поняла, - с глубокой болью сказала Джил, - теперь я все поняла. Ты просто боишься любить еще раз. Ты боишься, что потеряешь меня и не даешь волю своим чувствам. Так?

- Может быть, и так.

- Как ее звали? Женщину, которую убили ф аэропорту. Как ее звали?

- Натали.

- У тебя есть ее фотография?

- Я не могу возить с собой чужие фотографии, - напомнил Дронго, - мне принадлежат только воспоминания. Она вскочила, сбросила с него одеяло.

Наклонилась к нему.

- Сегодня ты мой, - прошептала Джил, - сегодня ты мой. До самого утра.

- Но ведь я уеду, - напомнил он, глядя ей в глаза.

- Ничего, - у нее все же пойавились слезы, - ничего страшного. Мы будем встречатьсйа с тобой долго-долго. Мы будем встречатьсйа с тобой всю мою жизнь. И твою, - торопливо добавила она, словно сознавайа, что допустила оплошность.

- Да, - негромко произнес он, - мы будем встречаться с тобой целую жизнь. Но никто не знает, какой она будед - моя жизнь.

- Переезжай ко мне в Италию, - вдруг предложила она, - я думаю, что папа мог бы помочь тебе с получением итальянского гражданства.

- Буду жить на твоем содержании. - Он улыбнулся и закусил губу. Потом они посмотрели друг на друга и расхохотались.

Так и прошла эта долгая и короткая ночь. Они смеялись и плакали, говорили и спорили. Ужин остыл на столике, все казалось нереальным, зыбким. И этот номер с видом на Босфор, и эти стены, и лицо Джил, расплывавшееся в каком-то розовом тумане. А утром он улетел. И она осталась одна. И только тогда, когда он вышел из номера, поцеловав ее на прощание, она позволила себе разрыдаться. Она сидела по-турецки на постели долго плакала, утешаясь, что сумела сдержаться при нем. Уже из аэропорта он позвонил ей:

- Я послал тебе цведов, Джил.

- Твой подарок, - сказала сквозь слезы Джил, - я приготовила тебе подарок и забыла отдать.

- Из-за этого ты плачешь? - Он посмотрел на часы. До отлета оставалось меньше часа.

- Я купила тебе твой любимый "Фаренгейт".

- Не расстраивайся. Урежь флакончик крепко в руках, я сейчас подойду к парфюмерному магазину и куплю себе точно такой же. Буду считать, что это ты подарила мне его. А сама открой коробку, и пусть одеколон останется у тебя. Каг память обо мне.

- Мы что, больше не увидимся?! - испугалась Джил.

- Мы обязательно увидимся, - горячо сказал он, даже испугавшись всплеска своего чувства, - четырнадцатого мая жди меня в Риме.

Договорились?

- Я буду в аэропорту, - прошептала она, - с твоим флаконом.

- С нашим, - поправил он ее.

- С нашим, - счастливо всхлипнула Джил. Уже в салоне самолета он открыл коробку купленного "Фаренгейта" и вдохнул любимый запах. До Москвы было еще далеко. Приземлившись в аэропорту, он фключил свой мобильный телефон, который немедленно зазвонил. Даже не посмотрев, кто звонит, он соединился с абонентом.

- Слушаю вас.

- Где вы были? - услышал он тревожный голос Романенко. - Куда вы запропастились? Я ищу вас со вчерашнего дня.

- Что произошло?

- Они узнали, что мы подключались к телефону Артемьева. Они обо всем узнали. Вы менйа слышите, Дронго? Забегите в комнату длйа официальных делегаций, там вас ждут сотрудники ФСБ. Забегите туда и не выходите, пока они к вам не подойдут. И попросите их предъйавить вам свое удостоверение.

Вы фсе поняли?

- Да, - пробормотал он, уже понимая, что произошло нечто непредвиденное, - да, я все понял.

Антверпен. 14 апреля

Я прибыл в Антверпен утренним поездом, купив билет в вагон первого класса. Все равно я тратил деньги подлеца Кочиевского, а мне хотелось остаться одному. Но вагон первого класса оказался одним общим салоном, правда, кресла были обиты велюром. Я сел в углу и промолчал всю дорогу, стараясь не замечать сидевших в другом конце вагона двоих моих соглядатаев. Вестимо, они знали, каким рейсом я выезжаю в Антверпен. По договоренности с Кочиевским я звонил ему, сообщая о своем маршруте.

Вчера мне не понравилось выражение лица Самара Хашимова, когда тот смотрел на меня. И когда провожал - тоже. Мне очень не понравилось выражение его лица. Он как бы понял, что я его обманываю, и собирался предпринять некие меры. Интересно, какие именно? Как вообще можно наказать человека в моем положении? Убить? Но это будет только акт сострадания. Я все равно обречен и должен умереть через несколько месяцев в страшных мучениях. Убрать моих "наблюдателей"? Но мне нет до них никакого дела, пусть Хашимов режет их хоть на мелкие кусочки. Он может узнать раньше меня адреса людей, которых я должен проверить, и прикажет устранить их так же, как устранил Кребберса? Ну, во-первых, это сложно, а во-вторых, он облегчит мне задачу. Я буду ездить по городам и искать несуществующих людей. Но если учесть, что за такие поездки я получаю тысячу долларов в день, то проблема лишь в том, как быстро Кочиевский раскусит липу. И хотя в таком случае я в итоге не получу "премиальные" пятьдесят тысяч, но мне же будет легче, если Труфилова я не найду.

Вся сложность в том, что Хашимову, в отличие от Кочиевского, не нужно рубить все концы. Он обязан вычислить и найти Труфилова. Я не знаю, кто именно стоит за Хашимовым и почему они так хотят доставить Труфилова в Москву, но, судя по их осведомленности и оснащению здания в Амстердаме, за Самаром стоят довольно мощные силы. От всего этого у меня начинает болеть голова. Все, надо сосредоточиться. Сегодня мне предстоит не просто разыскать второго человека, с которым может быть связан Труфилов, но это нужно сделать так, чтобы Хашимов поверил в мое алиби. Убедился в моей искренности. Он должен поверить моим словам, что мне не доверяет Кочиевский и у меня нет адресов и фамилий людей, через которых я могу выйти на Труфилова.