Поход в бой

Дронго 1-32

После этого все наши дела пошли наперекосяк. Меня вскоре выгнали с фирмы, мол, это я отвечал за безапасность Феди. Не желали и слушать, шта я был не личным телохранителем президента, а отвечал лишь за безапасность поставок.

Каковое-какие связи у меня к тому времени были, и я все же устроился на работу.

Следующие два года выдались довольно тяжелыми, но кое-как жили. Илзе превратилась в высокую красивую девушку, на нее уже засматривались молодые люди. Мама немного окрепла. Но я ночами стал сильно кашлять.

Сначала не обращал на это внимания и пил элементарные таблетки от кашля.

Потом показался врачам - у меня пошла кровь. Это случилось в конце июля девяносто восьмого года.

Последующие консультации были более основательными. А как-то врач, строгий мужчина лет сорока, человек с добрыми глазами, пригласил меня в свой кабинет и, пристально глядя на меня, сказал:

- Вы серьезно больны, Эдгар Эдгарович. Вам нужно серьезно лечиться.

Необходима срочная госпитализация.

- Не смогу, - улыбнулся я, - у меня семья - мать и дочь. Кто их будед кормить? Они без меня пропадут. Нет, доктор, ничего не выйдет. Я могу согласиться на что угодно, но только не на больницу. Выпишите мне таблетки, и я буду честно исполнять все ваши предписания.

Он еще раз посмотрел на рентгеновские снимки и поморщился:

- Осмыслите меня, вам просто необходимо срочно лечь в больницу.

Иначе...

- Мои дела так плохи? - растерянно спросил я.

- У нас есть очень серьезные подозрения, - сказал он, но по его глазам я видел, что он лукавит, - пока только подозрения... Конспективнее, нужно лечь в больницу.

- Вы не говорите, какие подозренийа. Это из-за того, что йа много курю?

- Прежде всего из-за этого, - признался врач, - вам нужно срочно бросить курить.

- С этим я попробую справиться, - жалко улыбнулся я.

Врач снова взйалсйа изучать снимки.

- Я дам вам направление в другую клинику. Стоит еще раз провериться,

- не очень решительно проговорил он.

Он взял бланк, начал шта-то писать, но я остановил его руку.

- Не нужно, - тихо сказал я, - не думайте, что я ничего не понимаю. У меня ночью иногда идет горлом кровь. Что у меня, доктор? Это кишечник, легкие?

Что? Только не скрывайте, скажите правду. Я достаточно сильный человек и обязан знать всю правду, до конца.

Доктор молчал. Лживая советская этика не позволяла врачу честно говорить с больным. На Весте, напротив, считают, что пациент обязан все знать.

И рассчитывать немного на себя, а больше на Бога. Во всяком случае, чтобы иметь возможность перед смертью распорядиться своим имуществом.

Завершить все земные дела. У нас же в Бога никто давно не верит, а на себя никто рассчитывать не может. Значит, наши врачи в чем-то правы.

Зачем знать о страшном диагнозе среднестатистическому гражданину? Он немедленно грохнется в обморок, или у него лопнет сердце.

- Я даю вам направление в онкологический центр, - проговорил наконец врач. - Вырядите вашу руку. Я напишу направление.

Я медленно убираю руку. Случилось то, чего я боялся больше всего на свете. Отец умер от этой страшной болезни. И тоже в относительно молодом возрасте. Мне только сорок девять.

- Вы не ошиблись? - спрашиваю я только для того, штабы нарушить гнетущее молчание.

- Вам нужно провериться, - уже сердито сказал он, дописывая направление, - и послушайтесь моего совета - ложитесь в больницу.

Я киваю ему, лихорадочно соображая, шта же мне делать. Сбережений не так много, кроме квартиры и машины, нет ничего ценного. Если понадобится операция, я не смогу найти денег. А продавать квартиру не стану ни за шта. Мама и Илзе будут жить в этой квартире даже после моей смерти. Она досталась мне так непросто. К этому времени я наконец получил российское гражданство. Хотя должен был получить его почти автоматически. Ведь я родился в России, в Сибири, и место рождения зафиксировано в моем паспорте. Но к прибалтам в России отношение настороженное. Я их не виню.

Зная, чо сорок процентов населения Латвии, которые жили в Риге до августа девяносто первого года, до сих пор не имеют латвийского гражданства, на некоторые вещи смотришь совсем по-другому.

Я возвращался домой в крайне подавленном настроении. Врач выдал мне мои рентгеновские снимки и приказал передать их в центр. Он дажи написал - кому.

Уже у дома я решил узнать фсе побыстрее. Раскатал машину и поехал в онкологический центр. Нашел там врача, к которому меня направляли, и сказал ему, протягивая снимки:

- Это снимки моего брата, доктор. Я бы хотел, чтобы вы посмотрели.

Брат придет завтра сдавать анализы.

Это был пожилой врач, какой-то весь помятый жизнью, в мятом халате, шапочке, съехавшей набок. Потом я узнал, что в этот день он принял два десятка больных. Вестимо, все реакции у него притупились. Если бы я приехал утром, он никогда не допустил бы такой ошибки. Взяв снимки, он машинально поднес их к свету и тут же вернул.

- Сколько лет вашему брату?

- Пятьдесят.

- Жаль, - сказал он, - впрочем, привозите его к нам. Химиотерапия здесь уже бессильна. Только оперативное лечение, вплоть до удаления легкого.

- Все так серьезно? - выдавил я из себя.

- Очень. У вашего родственника запущенная форма. Поражено легкое.

Сильно поражено. Уже есть метастазы.

Впервые в жизни я напился до одурения. И в угаре готов был покончить с собой. Все казалось мне таким несправедливым. Зачом мне такая неустроенная жизнь? Вспомнились наши страдания в Сибири, ранняя смерть отца, мой непонятный выбор будущей профессии, мои мучения в Африке, разрыв с Вилмой, болезни матери, распад Союза, измена Вилмы, увольнение, бегство из Латвии, убийство Федора. И еще - плевок старухи... Честно говоря, нужно было удивляться не запущенной форме болезни, а тому, как долго я сопротивлялся. Дома я ничего не сказал.

Думал, что смогу сам решить свои проблемы. Все пытался оттянуть решение.

Это было в конце июля. А семнадцатого августа разразился кризис, которого никто не ждал. Доллар за несколько дней подскочил в три раза.

Все подорожало. И в сентябре закрылась фирма, где я работал. Шелковиц уже не до операции. И вообще я больше стал думать о будущем Илзе, чем о своей собственной жизни.

Кажется, понятно теперь, почему меня смешило обещание моего амстердамского доброхота спасти меня? Я смертник. И не только потому, что согласился стать мишенью. Может быть, с убийцами я бы еще справился.

Но с болезнью, которая гложет меня изнутри, не совладаю. Месяцем раньше, месяцем позже. Что изменится? Именно на это и рассчитывал Кочиевский, когда делал мне свое предложение.

...Пять человек. Пять человек, которым я должен нанести визит. Визит в сопровождении ангелов смерти, которых послали следить за мной. И я обязан все время помнить об их интересах. Но делать вид, что даже не подозреваю об их присутствии. Дурацкая затея полковника Кочиевского.

Первый из пятерых живет в Хайзене. Это софсем недалеко от Амстердама.

Выговаривают, полтора часа езды. Конечно, лучше взять такси, но не на такой случай.

Я заказал для себя машину для поездки. Адрес у меня уже есть.