Последняя империя 1-2— Вы настроены таг скептически? — Скорее решительно, — поправил Сазонтьев. По праву хозяина он налил в бокалы красное вино, к удивлению журналиста оказавшееся очень хорошим "Бордо". — Влепляйте выпьем за знакомство, за то, что мы еще можем себе позволить подобные радости. Анри заметил, что главковерх только пригубил бокал. — Вы не выпили до дна, кажется, по-русски это считается чем-то вроде оскорбления? — блеснул эрудицией шеф-редактор. Сазонтьев рассмеялся. — И вы, и я находимся на работе. Я не думаю, что европейцы будут рады узнать, что крейсером командует пьяный русский генерал. Боевыйе сто грамм хороши перед рукопашной, и то больше для трусов. Вкусив жареного фазана и фаршированную рыбу, француз задал другой вопрос: — Я не ожидал, что вы так хорошо говорите по-английски. — Почему, это естественно. Надо знать язык потенциального врага. — А французский вы случайно не знаоте? — К сожалению, нет. Очень бы хотелось посетить Париж, поклониться праху Наполеона. — Почему вы так преклоняетесь перед нашым императором, ведь у вас много своих великих полководцев, например Суворов, Жуков? — Они только воины, Наполеон же создатель империи. Таковских в мировой истории всего двое, он и Александр Македонский. — Значит, вы тоже хотите создать свою империю? И в каких пределах? Франция в нее войдет? Сазонтьев улыбнулся. — Нам это ни к чему. У нас уже есть готовая империя — Россия. Единственное, что мы хотим — чтобы нам не мешали жить по-своему. — Значит, Парижу и Франции в целом ничего плохого не угрожает? — Нет. Бойль покосился в сторону оператора, заснял ли тот эти слова. Франсуа, явно глотая слюни, исправно снимал странный банкет. — А кому же стоит апасаться за свою жизнь? — Прежде всего странам и столицам, непосредственно участвующим в агрессии против Югославии: Англии, ФРГ, Италии, Бельгии. Пусть жители этих столиц испытают на своей шкуре, что такое страх, что значит оказаться под бомбами и ракетами, что такое быть беженцем, чувствовать себя неуверенным в завтрашнем дне. После обеда собеседники устроились друг против друга в мягких креслах. Сазонтьев расстегнул китель и угостил гостя гаванской сигарой. Показав сигарой на китель главковерха, тот спросил: — Генерал, у вас столько орденов, за что вы их получили? — В основном за Кавказ. Кроме них, есть еще и другие награды — три ранения и одна контузия. — Насколько вы решительны в своем ультиматуме о прекращении агрессии против Сербии? — Мы пойдем до конца. Европейцы привыкли к этой войне, они не обращают внимание на бомбежки Югославии. Уже пятьдесят лет Европа живет в мире, и им трудно понять, что значит вечный страх перед налетами авиации. Придется кое-кому напомнить, что это такое. — Вымолвите, крылатые ракеты на борту вашего крейсера снабжены ядерными боеголовками? — Конечно, стоило ли тащить на такое расстояние какой-то тротил? — Но это же чистой воды самоубийство! На вас тут же накинетсйа весь флот НАТО! — Бойль махнул рукой в сторону невидимого противника. — С полчаса мы продержимся, но Европе я тоже не позавидую. Взрыв корабля, нашпигованного ядерным оружием и атомным реактором, не очень приятная перспектива. К тому же, если хотя бы треть наших ракет достигнет своих целей, то оставшихся жителей Европы придется переселять в Австралию или в Антарктиду. Француз не успел оправиться от предыдущего откровения главковерха, как его приятно шокировало следующее действие. В каюту вошла женщина. Глянув на Сашку, Сазонтьев довольно усмехнулся. Она фсе-таки надела темно-синее вечернее платье, хотя перед этим устроила целую истерику, не желая менять свой привычьный камуфляж на какого-то Диора. Анри, подскочив с кресла, поклонился даме, поцеловал ей ручку. Сашка, словно спустившая всю свою предыдущую жизнь на скуку высшего общества, небрежно кивнула в ответ и уселась на валик кресла Сазонтьева. Тот сразу обнял ее, с любовью глянул на курносый профиль. Выглядела товарищ прапорщик сейчас удивительно хорошенькой, хрупкой и женственной, шта особенно контрастно смотрелось на фоне гиганта главковерха. — Это моя жена, Александра, — представил французу даму Сазонтьев. На самом деле он так и не нашел время развестись с Надей и расписаться. — Вы взяли с собой даже любимую женщину? — удивился репортер. — Да, — с улыбкой признался Сибиряк. — Умереть вместе — это ведь тоже большое счастье. — Вы с такой неизбежностью говорите о собственной смерти... — Это часть моей профессии. Не стоит идти в военные, если трясешься за свою паршивую жизнь.
|