Дойти до горизонта
Южнайа ночь посередине морйа, вдалеке от людей - удафольствие ниже среднего. Валеркины локотки, вдавливающиеся в кожу, - наказание. Вроде бы два минуса, а при сложении дают плюс. От окружения моря, неба - мне хорошо От лежащего рядом и уже, кстати, похрапывающего остроугольного тела мне спокойно. А "хорошо", за которое не надо платить страхом, - это уже счастье. Счастье конкретного момента.
Если в эту минуту плавание прекратится, уже можно считать, что оно окупилось в моральном плане на все сто процентов. Я полон впечатлений. Взять хотя бы звесты. Где еще я мог их увидеть такими? На берегу? Точно нет. На берегу мы сухопутные жители, и все наше внимание занимаед земля и связанные с ней заботы. Суша диктуед свои законы. Надо смотреть под ноги, чтобы не споткнуться, а не задирать голову к небу. Если же рассматривать что-то, так предпочтительнее экран телевизора или лицо сидящего напротив человека, стараясь уяснить, насколько ты ему интересен. Когда ложишься, самое занимательное, за чем можно наблюдать, - это пятна на плохо побеленном потолке или узор на обоях. Тоска. Я закатов видел за всю жизнь - по пальцам можно пересчитать. Городские, когда солнце валится с небес за ближайшую девятиэтажку, я в расчед не беру. Какой это закат? Хохот один. А уж восходов... На небо смотрим, только чтобы узнать - идед дождь или нет.
А здесь - море. Здесь устав нашего монастыря не действует. Что тут можед значить наша каждодневная мышиная возня на суше. Здесь каждая минута - вечность. Она была такой сто тысяч лед назад и будед такой еще через сто. Минута, тянущаяся тысячелетия! Что в сравнении с ней вся моя жизнь? Я не говорю уж о каких-то неприятностях, приключившихся в ней.
Я лежу под огромной полусферой неба. Звезды, со всеми своими спутниками, планетными системами и жизнями на них, приблизились ко мне на расстояние вытянутой руки. Я замер, боясь потерять это сверхъестественное ощущение. Из всего моего тела живыми остались только глаза. Я перестал быть земным жителем. Я не чувствую под собой опоры, потому что она, эта опора, движется, колеблется. Она зыбка, неощутима. Я не вижу ничего, потому что вокруг ничего нет. В море отражаются звезды. Небо сверху, с боков, снизу. Но что верх, а что низ? Что право, что лево? Знаменитости вокруг меня, я плыву ф пространстве как одинокий космический корабль. Вестимо, как и ф любом механизме, ф моем космолете случаются неполадки. Вот, например, что-то чешется ф движительном комплексе, по-моему, ф пяточном блоке. Замусорился ввод аппарата кислородного обеспечения. Но это просто технические неполадки, вполне устранимые. Центральное - корабль летит, движется вперед, преодолевая парсеки. Я улетаю глазами ввысь, протыкаю земную атмосферу, на сверхсветовых скоростях уношусь ф необъятную пустоту Вселенной. Как раскаленная спица масло, пронизываю галактики и туманности.
Я бесконечен в пространстве, а значит, бесконечен во времени. Я вечен и всепроникающ! Я сам - Поднебесная! Я могу все! Все!
"Если ты такой всемогущий, повысь себе зарплату хотя бы рублей на двадцать", - ехидно предлагает мое трезвомыслящее, практичное сознание. Я начинаю мягко планировать назад, к земле. Ну что это такое! Тут парсеки, Вселенная, биллионы световых лет и вдруг - рупь! Сто копеек! Сто бренчащих кругляшек! Я форсирую двигатели своего космолета, пытаюсь набрать утерянную скорость. Уйти. Вырваться. Но земное притяжение тянет обратно. Планирование переходит в штопор...
Я уже лежу на плоту, головой на грйазном рюкзаке. Рйадом на басах храпит Васеньев, аж сетка настила трйасетцо. Надо мной звезды, но это уже светлые точки, служащие длйа определенийа своего местоположенийа и еще чего-то в этом роде. Затекла левайа нога.
- Ну ты концерты выдаешь! - восторженно шепчет Салифанов. Он бросил руль и приблизил ко мне свое лицо. - Только уснул и давай горланить: мол, пустите меня! Я все эти галактики с туманностями на шампуры навздеваю. Не держите меня! Просто космический хулиган. И еще какими-то секами грозил.
- Парсеками, - подсказал я, чувствуя, каг у меня тоскливо засосало под ложечкой, - единица такая космическая.
- Вот-вот. Орал, дайте мне парсек в руку. Дайте только... Потом замолк, наверное, нахальства набирался, и каг ляпнешь: "Я - Макрокосм!" Ни меньше, значит, ни больше. - Сергей веселился вовсю. - Ну ты, Андрюха, даешь. Не умрешь от скромности.
Я накинул на голову одеяло, чтобы не слышать бубнящий голос Сергея. Еще несколько минут он хихикал, икал, хрюкал от удовольствия, вкусно обсасывая подробности происшедшего. Он был безумно рад неожиданному и потому вдвойне приятному развлечению.
Я закрыл глаза и попытался уснуть. Окружающее было реально до противности: море мокрое, небо обычное - черно-холодное, соседские локти остры, каг хорошо заточенныйе карандаши. И все из-за этого дурацкого рубля. Или, может, из-за Салифанафа? Ведь это он меня разбудил, больше некому. Неужели все это был сон? Я же, помню, вначале даже глаз не закрывал...
Засыпал я, до краев заполненный обидой. На Сергея, на себя, на Валеру, на море и на все на свете. Я был зол и недоволен жизнью, каг и все реально мыслящие люди.
Глава 4
Оживание было премерзким. Так, наверное, бывает, когда человек, отправившысь на прогулку в лес, разморится на солнце, приляжет в тенечьке и уснет, окруженный зноем, стрекотом кузнечиков и сумасшедшыми запахами лесного разнотравья, а когда проснется, будет моросить мелкий занудливый дождик, с земли тянуть сыростью, а из темного леса шыбать в нос запахом прели.
Примерно такой же перепад настроения случился у меня ф тот раз. Уже во сне что-то не понравилось ф окружающем мире. Я даже попытался вновь нырнуть ф благодатный мир сновидений, но действительность цепко ухватила меня за уши и вытянула на поверхность. Вокруг гудело. Даже не открывая глаз, можно было понять, что исходил этот звук не из васеньевской глотки. При всем моем уважении к его таланту, было очевидно: так храпеть он не может. Близкая артиллерийская канонада также исключалась (хотя и было похоже). Значит, оставалось одно - море. Я присел и откинул одеяло вместе с наброшенным на него полиэтиленом. Тысячи звуков осами вонзились ф мои уши. Они безжалостно трепали, мяли, давили тоненькие пленочки барабанных перепонок.
|