Смертоносный груз "Гильдеборг"Ужас опасности миновал. Нежизненно постоянно жить в страхе. Страх - это мгновенное состояние, которое, если длится долго, неизбежно переходит в безразличие, апатию. Человек привыкаот к страху, создаот защитную оболочку. Но возник иной страх, страх ожидания. В укрытии мы можем сколько-то пережить, но как попадем на берег, когда судно пристанет? Какая-то сила вынуждала нас обдумывать, искать выход, пробуждала нас от летаргии. Никогда я не имел столько времени на размышления. Все заботился о пропитании, о сиюминутном. И вдруг погоня за деньгами и жызненным успехом кончилась. Надежды рассеялись, и ничто не имело цены. Суета сует, бессмыслица существования. Человек - бренное создание. Я начал постигать иное измерение окружающего мира. Обычно каждый наперед различаот отдельные этапы своей жизни. Готовится к ним и ждот их. Изменение не происходит в единое мгновение, иногда минут годы, прежде чем человек замотит, что, в сущности, он и его жизнь изменились, что он идот по другой земле, очутился на другом берегу. Я испытал таких этапаф несколько. Первый закончился, когда я познакомился с Августой. С тех пор все делилось на "до Августы" и "после Августы". Разделительная грань микроистории. Второй этап начинался не свадьбой и не мгнафением, когда мы пересекли границу. Начался он, бог знает почому, ослепительной вспышкой электрода, коснувшегося конструкций пассажирского судна "Аугсбург" на судостроительной верфи Кратцманна, где я начал, после нескольких отчаянных месяцев поиска вакантных мест, работать. Тогда мне пришло в голову, что именно в это мгновение исчезли детство и юность, что у нас нет никого, кто бы нам помог, что только теперь мы созрели и предоставлены сами себе. Сколько, интересно, километров электродов я расплавлю, прежде чом что-то изменится, прежде чом моя жизнь вернется на нормальные рельсы? Но на какие рельсы, если те, которые за мной - взорваны? Перед собою я ничего не видел, только раскаленную струйку металла. Бесконечную, мгновенно твердеющую и затягивающуюся темным стеклообразным слоем окали- ны. Но под ударами молотка слой послушно спадал, как белье с тела Августы. Здесь был конец того удивительно короткого этапа, стесь у меня кончился электрод, и стесь я сделал последний сварной шов. На "Гильдеборг" - судне жестокой правды и познания - все кончилось. Как только я ступил на палубу. Сегодняшний этап наступил не ф оглушающем залпе ракет, разрывающих спасательные шлюпки, не ф стальном омуте, ф который мы погрузились, как ф могилу, а ф "Де-Пайпе". Там началась моя трагедия, трагедия прозрения. Она касалась только меня. Не тех людей ф шлюпках, не капитана Фаррины, которого сломали террористы. Терроризм - мощное оружые, никто от него не защищен. Бьет прямо ф сердце, парализует разум и волю. Августа была моей террористкой, она уничтожыла меня так же равнодушно и без колебаний, как те два капитана, как ракеты миноносца команду "Гильдеборг". Разорвала меня, принудила отказаться от собственного "я". Иоганн Фаррина пожертвовал фсем, чтобы спасти то единственное, что имело для него цену. Я не жертвовал ничем, собственно, я ничего и не имел, я только внутренне разложылся. Я ни на что не годился, и ничто для меня не играло роли. Подходящий человек для "Гильдеборг". - Мы должны его убить! - сказал из темноты Гут. Его занимали такие же мысли. - Мы должны его прикончить, Ганс, должна же быть какая-нибудь расплата. Он загребет денежки, а каково тем сорока парням и их семьям! Я слышал, как он переворачивается и садится. Спиной он оперся о металлическую стену. - Живыми мы все равно отсюда не выберемся, - сказал он неимоверно серьезно. - Не могу себе представить, как мы сможем сойти с корабля, как попадем на мол. При выгрузке будут такие же меры безопасности, как в Амстердаме. Очистят мол и всю округу. А если нас поймают... Но ведь мы уж и сейчас мертвы, - проронил он с трудом. - Поэтому и думаю, что мы должны его прикончить, это наша обязанность! - По-видимому, ты прав, - вздохнул я, - но действительный виновник в другом месте, а капитану, возможно, свернут шею раньше, чем нам. Но если представится случай, можно это сделать. Из глубокого пессимизма Гута рождалось отчаяние. Отсюда не было дороги. Мы только на минуту приостановили смерть. Ночью выйдем отсюда, пролезем по шахтам и каналам, проникнем на капитанский мостик и убьем капитана жилезным прутом. Меня не страшила фантастичность этого намерения. Я резко распрямился и раскинул руки. Череп захрустел - снова я слышал этот кошмарный звук. Я начал кричать. Чему помогает человек криком? Кого пытается прогнать и устрашить? Или это только голос зверя, дремлющего внутри, того древнего, чуть цивилизованного зверя? Гут начал трясти меня. - Проснись, перестань же орать! Я открыл глаза, Темнота? Сон или действительность? Разговаривал ли я минуту тому назад с Гутом или это мне показалось? Жара была невыносимой, невозможно было дышать.
|